Олег Гончаров - Княжич

— Это все? — Снова пальцами шмург-шмург.

— Да, пресветлый князь, — в третий раз поклонился я.

— Асмуд, — позвал он.

— Что, конунг? — Все это время старый варяг стоял за моей спиной.

— Обоз в Киев отправь. Хотя — погоди. Брага, говоришь?

— Да, пресветлый. Восемь бочек. — Я услышал, как стучит мое сердце.

— Брагу здесь оставь. Дружине под кабана пойдет. Дальше завтра двинемся. А мальчишку… — Он снова взглянул на меня и отвернулся. — На мать похож… — сказал он тихо. — Как думаешь, Асмуд? Что с мальчишкой-то делать?

— Мальчишку с возчиками на рассвете казнить, — сказал старый ярл. — Пора Руси привыкать, что один князь ею правит — каган Киевский.

— Ты первый раз не назвал меня конунгом, — улыбнулся Игорь. — Будь по-твоему.

— Пойдем, — точно клещами, вцепился варяг пальцами мне в шею. — Пойдем, Добрый… — и добавил с презрительной ухмылкой: — Сын Мала…

Вечером в становище пир гудом гудел. Брага брала свое. Да еще Белорев перед нашим отъездом в каждую бочку насыпал чего-то. Так что восьми бочек на три сотни воинов хватило с лихвой.

Но я и возчики не пировали. Мы лежали, связанные по рукам и ногам, на осенней земле за шатром кагана Киевского.

А варяги напились, и на забаву их потянуло. Тут они и о нас вспомнили.

— Эй, где тут выблядок, что по-нашему лопотать умеет? — спросил кто-то.

Подошли к нам человек десять. Меня за волосы Айвор схватил и встать на ноги заставил.

— Вот он, — говорит. — Ну-ка вякни чего-нибудь.

— Да пошел ты… — я ему в ответ.

Он меня пнул. Потом, под всеобщий смех, сапоги с меня стянул.

— Тебе, — смеется, — они один хрен боле не понадобятся.

— Тебе тоже, — огрызнулся я и сразу же пожалел об этом.

— Ты мне что, щенок, угрожать вздумал? Эй, — повернулся он к своим, — огоньку кто-нибудь дайте.

Ему в руку головешку сунули. Он ее помотал, чтоб она поярче занялась.

— Щекотки боишься? — меня спрашивает.

— Не боюсь, — говорю.

— А вот мы сейчас и спробуем, — и головней мне в босые пятки.

Не закричал я. Зубы покрепче сжал и стерпел.

— Что, свинячий выкормыш, не хочешь от боли орать? — пуще прежнего разъярился Айвор. — А придется, — и сапогом меня пнул.

А я снова стерпел. Сам лежу и думаю: «Хорошо хоть одёжу срывать не стали, а то заметили бы надетую на меня кольчугу…»

— Хватит, Айвор, — слышу. Это Егри подошел.

— А чего он, словно язык проглотил? — Мучитель мой взбеленился. — Крик бы поднял. Нас потешил. Что ему? Жалко, что ли? — и снова пнул.

— Я сказал — хватит! — разозлился Егри. — Не смей ярла трогать. Не по твоим зубам эта рыба. Он благородных кровей, а ты червь ползучий! Если такая охота вам, вон над простолюдьем куражьтесь, — подошел к возчикам, схватил Куденю за бороду. — Тешьтесь, сколько вам надобно, а его, — кивнул на меня, — не трожь.

— Ладно, — согласился Айвор. — Мы люди не гордые. Нам и возчик подойдет.

Били они Куденю умело. А тот только крякал да поскуливал, удары варяжские принимая… Потом им надоело.

— Как бы без нас там всю брагу не вылакали, — сказал Егри. — Пошли, что ли?

Айвор напоследок пнул меня ногой, и варяги пошли пировать. А нас оставили.

Брагу пить показалось им интереснее.

А мы ждали…

Временами казалось, что про нас забыли. Во всяком случае, до рассвета.

— Как думаешь, княжич? — спросил Куденя и со стоном на бок повернулся. — Нас повесят или мечами порубят?

— Не, — отозвался кто-то из возчиков. — Скорее всего, это мы их, — и засмеялся тихонько.

— Пятки-то саднит? — Куденя ужом подполз ко мне поближе.

— До свадьбы заживет, — ответил я.

Боли в ступнях и правда почти не было. То ли Айвор был никудышным катом, то ли помогал давний заговор. Тот, которому меня Любава научила.

— Всю требуху отбили, гады ползучие. — Куденя, постанывая, подвинулся еще ближе.

— Ты на ползучего сейчас сам больше похож, — кто-то из возчиков голос подал.

— Это уж точно, — через боль ухмыльнулся бывший лучший лучник древлянский. — Когда же наши-то начнут? А то ноги затекли, сил нет, — сокрушался он. — Да еще опорка размоталась.

— Когда надо, тогда и начнут! — рассердился я. — Тише. Идет кто-то.

И верно. Вскоре появился варяг. В обманчивом свете костров я не узнал его сразу. Но когда он присел передо мной на корточки, я понял, кто это.

— Ну что, Добрый, сын Мала? Ты уже приготовился к встрече с пращурами? — спросил Асмуд по-свейски.

— Да, — ответил я ему. — Матушка моя да ратники древлянские, которых ты со Святища на камни острые покидал, рады будут принять меня в Светлом Ирии…

— Смел ты, и это делает тебе честь, — удивился старый варяг. — А ведь рассвет скоро.

— Не с этим рассветом я уйду из Яви, — невольно улыбнулся я.

— Ты так думаешь?

— Не думаю. Знаю.

— Откуда?

— Прорицательница Торбьерг мне все про мою жизнь рассказала.

— Мало ли что гадалка придумать могла, — усмехнулся Асмуд.

— У хевдинга Торбьерна в Исландии ее звали Малой Вельвой, а это многое значит.

— Чего же она тебе напророчила?

— Что ты сейчас развяжешь меня, — сказал я настойчиво.

— Прямо сейчас? — удивился он.

— Да. Прямо сейчас.

— А зачем?

— Чтобы живым остаться.

Он некоторое время посидел молча.

Затем снял с пояса мой кинжал. Вынул клинок из ножен. Посмотрел, как отсветы костров играют на его лезвии. Взмахнул им и ударил меня в грудь…

Удар был такой сильный, что я едва не задохнулся от боли. Слава Даждьбогу, кольчуга не подвела. Лезвие узорчатое сломалось, а я живой остался…

А боль…

Это не страшно… одним синяком больше, одним — меньше…

— Права оказалась Торбьерг! — воскликнул Асмуд.

— Убедился? — закашлялся я, а как только кашель отступил, превозмогая боль, прохрипел: — Нагнись ко мне, Асмуд, сын Конрада. Я тебе тоже должен слово сказать.

Он нагнулся, и я быстро, без подробностей, нашептал ему о том, что напророчила мне гадалка варяжская.

Он слушал меня внимательно. А когда я закончил, долго смотрел на меня, точно впервые увидел. А затем обломком кинжала перерезал мои путы.

— Не забудь об этом, — сказал он.

— Беги, пока можешь. И тоже не забудь об услуге, которую я тебе оказываю, — сказал я, растирая непослушные, затекшие руки.

— Не забуду, — кивнул Асмуд, отбросил никому не нужный обломок недавно такого дорогого кинжала.

Совсем не старческой, быстрой походкой он подошел к боевому коню кагана Киевского. Отвязал. Неловко забрался на него. Ударил пятками коню в бока и поскакал прочь из становища.

Может быть, кто-то в стане варяжском и заметил это, только через мгновение забыл.

Едва Асмуд скрылся в ночной тьме, над поляной раздалось странное жужжание, и один за другим опоенные варяги стали сыпаться на землю, пробитые древлянскими стрелами.

— Слава тебе, Даждьбоже! — крикнул Куденя. — Наши начали. Молодец Побор, — улыбнулся он, когда я принялся его распутывать. — Точно лучники бьют.

А спустя еще мгновение из ближнего бора послышалось:

— Бей!

И ратники древлянские навалились на становище.

А я своих развязал. И пошли мы варягов бить.

Но это не было битвой…

Это была резня…

Очумевшие от браги и зелья варяги метались среди костров. Все никак понять не могли, откуда на них смерть накинулась. И падали, стрелами пробитые, мечами порубленные, ножами подрезанные, копьями истыканные.

— Жив, сынко? — услышал я отца.

— Жив, батюшка, — я в ответ ему.

Подбежал он ко мне. Глаза горят. Под скулами желваки от злости играют. Обнял меня крепко. Говорит:

— Вот, держи. Дедов меч. Помнишь, как с Зеленей за него на стогне бился?

— Как же забыть?

— Твой он теперь. По праву твой.

Взял я в руки оружие и понял, что теперь оно в моей руке не дрогнет. Поднял его над головой и пошел варягов крушить…

Айвора я нашел возле воза с последней непочатой бочкой браги. Он вола пытался из телеги выпрячь.

— Что, потаскухин сын, на нем, что ли, бежать удумал? Так на воле далеко не уедешь.

Он обернулся быстро. Вижу, лук поднял и тетиву натянул. Наконечник стрелы мне в грудь уставился.

— Уйди, щенок! — крикнул он мне.

— Разве так смерть свою встречают? — сказал я спокойно.

Понял он, что по добру не дам ему уйти.

— Один! — закричал он и тетиву спустил. Стрела в полет отправилась. Прямо в сердце мне.

Да не достала. Помнил я, что в кольчуге, и если Асмуд кинжалом ее не пробил, то стрела и вовсе не прошьет. Только рука у меня сама собой дернулась. А в руке меч дедов. Отбил я стрелу. Она по клинку скользнула и прочь ушла.

А Айвор уж за новой стрелой к колчану тянется. Не буду же я ждать, когда он ее на тетиву положит. Поднялся меч.

— Прими, Даждьбоже! — я с ударом выдохнул.

Покатилась голова варяжская по земле и остановилась под задним колесом телеги. Глаза, выпученные, на меня таращатся. Рот открыт, точно сказать что-то хочет. Только взгляд мутнеть стал. И веки опустились. Навечно.