Олегархат районного масштаба - Квинтус Номен

спрашивали – а для плановых операций и осмотров, которые проводились только местным, бумажка была нужна.

Поэтому такие справки были буквально у всех крестьян: формально срок ее действия составлял три месяца, но никто особо на дату выписки внимания не обращал – но тем не менее мужики старались всегда иметь при себе «актуальную бумагу». А с такой справкой мужик мог и в город перебраться без каких-либо проблем. Если он, конечно, в городе находил работу.

Но в городе у мужика-то жилья своего как правило не было, так что тут было два варианта: найти работу с предоставлением этого самого жилья (хотя бы общежития) или жилье просто снять. В стране было три вида жилья: личные дома, служебное и «муниципальное». И разница между ними была кардинальная, и «самая большая разница» была у жилья служебного. Оно предоставлялось работнику исключительно на время его работы (таким обеспечивали тех же милиционеров, дворников, еще ряд категорий работников – главным образом на железных дорогах) – но когда трудовые отношения человека с предприятием заканчивались, он был обязан немедленно это жилье освободить, невзирая ни на что. К этой же категории жилья относились и общежития, но из общежитий, принадлежащих предприятиям, при завершении «трудовых отношений» людей выселяли в день увольнения, а вот из общежитий «горсоветовских» выселение производилось по немного другим правилам и с кучей ограничений. Только вот «горсоветовских» в стране было немного...

Ко второй категории относилось жилье «муниципальное», и тут были как квартиры в многоквартирных домах, так и отдельные дома – и это жилье в основном предоставлялось людям предприятиями, но уже на условиях «пожизненного найма». Строилось оно в основном за счет промышленных предприятий города и квартиры работникам предприятий и выдавались – тоже в основном. Но уже во время строительства часть квартир (или домов) передавалась местным властям – и эта часть выдавалась работникам «социальной сферы»: врачам, учителям, тем же милиционерам, работникам коммунальных служб, которые все такие квартиры обслуживали.

Наконец, были и «частные» дома, являющиеся личной собственностью владельца. От прочих они отличались лишь тем, что все заботы по поддержанию дома в приличном состоянии возлагались на владельца, но он имел полное безоговорочное право дом свой продать, причем по любой цене и кому угодно. Не совсем кому угодно, иностранцам дома продавать запрещалось – но это было единственным исключением.

С пропиской было еще интереснее: очень жесткие правила прописки имелись лишь в нескольких больших городах (в основном в Москве и Ленинграде, чуть помягче они были в Минске и Харькове, а в «закрытых городах» эти правила иначе, чем драконовскими и не назвать было). Но на большей части страны правила были просты: получил человек жилье в городе (или просто снял его) – всё, в паспорт (а мужику паспорт сразу после устройства на работу выдавался) ставился соответствующий штамп. О прописке «временной» – это если жилье служебное или снятое у «частника», или «постоянной» – при получении ордера на комнату или квартиру «муниципальную». Но фокус в том, что человек с любой пропиской мог тут же пойти и «встать в очередь на квартиру» в горсовете. Причем его, человека этого, сначала в очередь записывали, и только потом проверяли, а есть ли у него право на «улучшение жилищных условий». Самое смешное, что если такого права у человека не было (допустим, живет один в большой квартире), то его из очереди все равно не вычеркивали, а просто «переставляли в самый конец»…

Еще было интересно то, что «постоянную прописку» власть была обязана предоставить тем людям, которые в городе жилой дом просто купили. А вот дальше начинались просто чудеса, созданные советской властью для удобства трудящихся (еще в сорок седьмом, как я выяснила из принесенных Леной документов, созданные): если по какому-то адресу прописан один член семьи, то местная власть была просто обязана по этому же адресу прописать и остальных ее членов. Тут, правда, имелся забавный нюанс: в общежитиях членов семьи в таких случаях прописывали «без предоставления жилой площади».

Но имелся еще один нюанс при найме жилья у частников: формально им разрешалось у себя «временно прописывать» жильцов только если в его доме после этого не нарушались санитарные нормы. Однако вкупе с первым «нюансом» некоторые домовладельцы у себя прописывали буквально десятки людей: сначала по-отдельности нескольких «глав семьи», а когда саннорма достигала предела, то эти «главы» себе тут же и свои семьи прописывали. Понятно, что в доме толпы народу не жили (в основном не жили), семьи оставались в родных деревнях – но уже «с городской пропиской», и целыми деревнями мужики вставали в городские очереди на квартиры.

Лично меня в этом удивляло лишь одно: «стояние в очереди» никоим образом не гарантировало, что хоть когда-нибудь квартиру стояльцу дадут. Но в отдельных случаях это прокатывало – что еще больше очереди увеличивало. И еще больше накаляло социальную обстановку в городах: многие мужики в ожидании «бесплатной квартиры в городе» ни при каких условиях город покидать не хотели, а толпы безработных мужиков, перебивающихся случайными заработками, ни к чему хорошему точно привести не могли. И меня именно это так взбесило – но оказалось, что сотрудники администрации просто честно «исполняли положения законов». И даже с цыганами исполняли: те купили два дома в городе и прописали там, пользуясь вышеупомянутыми «нюансами», весь табор…

Вечером уже я зашла к Лене:

– Пришла злость срывать. Я всё прочитала, и что же получается, в Ряжске мне порядок навести не выйдет? Там же важнейшие заводы, еще я собралась там горный институт машиностроительный обустроить – а с табором в городе хрен чего хорошего получится.

– Хорошо, что ко мне пришла, а не помчалась там лично справедливость учинять. Но прочитала ты все же явно не до конца: порядок в городе навести довольно просто. Потому что советские законы не только права людям гарантируют, но и определенные обязательства на них накладывают. Только с цыганами придется мне немного местной милиции помочь: сами милиционеры просто связываться с ними боятся, так как разъяренные цыганки, когда их мужчин милиция задерживать приходит, на милиционеров не просто нападают, но и стараются им увечья разные нанести. Лица царапают, и даже стараются глаза выцарапать. У нас же закон гуманен, бабу с детьми жалеет…

– То есть им даже глаза выцарапывать, получается, можно?

– Нельзя. Но таких теток и арестовывать вроде как нельзя, потому что дети остаются без присмотра. Но тут мы воспользуемся особым статусом специальных районов: там милиция обязана выполнять распоряжения представителей службы охраны