Александр Маркьянов - Сожженные мосты

Таким образом — он переделает мир. И для этого нужны будут — всего лишь две стальные авторучки, которые он везет с собой. В них — альфа и омега, живая и мертвая вода, конец старого мира и начало нового.

Жаль только вот чего… Ни один человек в мире не знает этого всего полностью. Каждый знает лишь то, что должен знать, лишь свою партию в этом спектакле — и лишь он знает все. Знает — но не скажет. Как жаль, что с его смертью все это канет в лету, и никто и никогда не узнает про человека, который лишь своим умом и волей победил величайшую в мире империю зла.

Он был обречен на победу…

А за несколько дней до этого, в Чикаго — там расположен один из крупнейших в САСШ аэродромных узлов — хабов, частным самолетом, зафрахтованным в Париже, прибыл еще один человек. Человек, не имеющий ни прошлого, ни будущего — только настоящее. Человек, не оглядывающийся назад, опасаясь превратиться в камень — ибо за его спиной были только горящие города, ужас и кровь. Много крови…

В этой стране его ждал брат. А больше у него в этой жизни кроме брата и Всевышнего — никого и не было…

— Ты готов, Джабраил?

— Да, брат…

— Исправность цепи проверил?

— Исправность механизма инициации. Цепь сделана так, что если какой-то провод и порвется — на все остальные участки цепи это не повлияет. К тому же три провода ведут к каждой закладке из трех — соответственно достигается тройное резервирование. Сработает.

— Аллах с нами, брат.

— Да, Аллах с нами.

Бейрут. Госпиталь ВМФ. Продолжение кошмара…

Когда-то один североамериканский генерал сказал — опасайся гнева терпеливого человека. Только Аллах знает — как он был прав.

Его звали Джабраил — Гавриил, если по-русски, а его младшего брата звали Муса, и они оба были родом из Персии. Они оба были шиитами и давно были мертвы изнутри. Их души давно были у Аллаха, на земле оставались лишь их тела, чтобы отомстить и присоединиться к родителям, которых они убили.

В Персии, среди множества жутких и изуверских обычаев, о которых мало кто знал — существовал и такой: за предательство отвечаешь не только лично ты, но и вся твоя семья. Шахиншах Мохаммед знал, каким народом он правит, знал он и то, что среди шиитов всегда найдется человек, готовый пожертвовать своей жизнью ради благополучия уммы, ради всех мусульман. Среди шиитов жертвенность очень высока: поэтому он ввел правило: за покушение на его жизнь и государство, которое он создал, уничтожались не только все покушавшиеся — но и все члены семьи до третьего колена. Чтобы не было мстителей.

Наверное, каждый выгребает по делам своим, и все что происходит справедливо. И пролитая русскими людьми, тысячами и десятками тысяч русских людей кровь, и смерть Государя — возможно, это тоже справедливо. Это — за то, что видели зло и не сражались с ним. Это — за то, что решили, что со злом можно существовать в одном мире. Это — за то, что взялись взвешивать пользу зла — вместо того, чтобы без колебаний уничтожить его.

Каждый выгребает по делам своим…

Они были обычными детьми, самыми обычными и даже счастливыми. Их отец был генерал-майором и командиром дивизии, их мать сидела дома с ними, потому что жалования отца хватало на все — на квартиру в роскошном районе Тегерана, на дом на побережье Каспия, на прислугу и на несколько автомобилей. Старший — Джабраил — уже был юнкером, в военном училище, младший — Муса — готовился пойти по стопам отца и старшего брата. Они были семьей, они жили счастливо и верили в мудрость Светлейшего. В то — что он не может быть не прав.

Они оба — между ними до сих пор сохранялась незримая связь, типичная для братьев — отчетливо помнили тот самый день. Они всей семьей выехали на Каспий — там, у небольшой рыбацкой деревушки их отец построил дом. Большой и уютный дом, в котором умещались они все. В то утро мать разбудила их пораньше, как они просили — и они, наскоро проглотив завтрак, пошли на берег. Им обоим нравился Каспий, его соленые валы накатывались на песчаный берег и выбрасывали на него гальку, красивые ракушки, а иногда и рыбу. Рыбаки с почтительного расстояния рассматривали резвящихся на берегу сыновей генерала — а они наоборот часто подбегали к ним, интересовались как у них дела, и иногда рыбаки дарили им рыбу, еще живую. А они выпускали ее в море.

Тогда в тот самый день Муса, подвернув штаны, смело бросился в воду, почувствовал, как песчаное дно ушло из-под ног — но волна уходила назад, и тащила его за собой. Конечно же, брат успел подхватить его — он был юнкером и не из худших, он готовился тоже стать генералом, а вот Мусе до генеральских эполет было далеко. Зато до хорошего подзатыльника — как нельзя близко…

И тогда Муса, сидя на песке и просушивая на себе одежду, спросил брата — а что будет, если рядом не будет тебя? И брат подумал, и сказал — ничего. Я всегда буду рядом…

А потом прилетел вертолет. Заметил заходящую со стороны Эльбруса черную точку, стремительно превращающуюся в страшно шумящую винтокрылую птицу, которая летит, опираясь на серебристый диск над ней — они вперегонки припустили к дому. Припустили — чтобы у входа столкнуться с отцом. Отец был необычайно серьезен, он одевал свой полевой мундир, а мать пыталась ему помочь. Когда они подлетели к нему и спросили — а можно, они полетят на вертолете с ним — отец коротко улыбнулся и сказал — не сегодня. Полетаем потом. Скоро. Когда я вернусь.

И пошел к вертолету.

Но вертолет больше не прилетел, он не привез отца назад. Ни на этот день, ни на следующий…

Чрез два дня мать решила ехать. Она собрала их, и они поехали на автобусе, машина была, но мать не умела ее водить. Она вообще мало что умела, если не считать домашнего хозяйства, но она любила их и отца — а это было самое главное. Вот только защитить их от внезапно сошедшего с ума мира она не могла. Никто был не в силах это сделать.

На въезде в Тегеран их остановил военный патруль — это были несколько солдат, большой внедорожник, такой же, в каком возили папу, но не белый, а серо-пятнистый и бронетранспортер. Никто из них не ждал ничего плохого от солдат — ведь отец часто брал их в дивизию, и все солдаты любили их, маленьких сыновей генерала, а порученец отца майор Фарбуб даже впотаек от отца разрешил Мусе сесть за руль того самого большого белого внедорожника, и сделать несколько кругов по стоянке. Конечно, он сидел рядом — но ведь Муса был за рулем. Только Аллах знает, как был счастлив в тот момент этот семилетний мальчишка, оседлавший стального коня.

Солдаты поднялись в салон автобуса, и пошли между сидениями, проверяя у каждого документы. Это делалось быстро, потому что солдат было немного, а машин много и за постом уже образовался большой хвост машин, в которых сидели истекающие потом водители. Раскрыл-посмотрел-вернул, раскрыл-посмотрел-вернул, раскрыл-посмотрел…

Когда мать протянула свои документы, солдат почему-то запнулся, перелистал коричневую книжечку паспорта еще раз — и мать обеспокоенно спросила его — все в порядке? Солдат ответил что да — но нужно показать эту книжечку начальнику, он должен ее посмотреть — и вышел из автобуса. А потом в салон автобуса вошли уже трое, в том числе майор САВАК и сказали, что они должны пройти с ними. Сопровождаемые взглядами других пассажиров автобуса, они вышли из него и сели в уже стоящий рядом и заведенный внедорожник — там позади два ряда сидений и люди садятся друг напротив друга. Они сели на одну длинную скамейку, а напротив них сели майор и солдаты, и Муса потянулся к автомату одного из них, он всегда интересовался оружием и у отца в дивизии всегда бежал «инспектировать» оружейку. А солдат крикнул нельзя и ударил его по руке, Джабраил возмутился и крикнул — как вы смеете, я юнкер и сын генерала! Тогда майор ударил его…

А потом они узнали. Их отец предал Светлейшего и попытался убить его, поднять мятеж и бросить дивизию на один из дворцов Светлейшего, пытаясь его убить. Наказание за это — смерть, смерть всем, в том числе и им. Но Светлейший, в бесконечной мудрости и человеколюбии предлагает им доказать, что они — не из рода предателя. Просто нужно было выйти и крикнуть — ты мне не отец! Ты мне не мать! Отрекаюсь от вас, гореть вам в геене огненной! Вот и все что нужно сделать, и тогда Светлейший поверит вам, что вы — не предатели, и окружит вас заботой и вниманием, как сирот, оставшихся без родителей.

Потом их привезли в какое-то место на большом грузовике — они стояли в кузове, а рядом с ними стояли еще несколько детей, детей других офицеров части. За все время поездки, когда их нещадно трясло и колотило о стенки кузова — ни один из них не заговорил с другим и ни один из них не посмел поднять на другого взгляд. Потом грузовик приехал, их выгрузили из кузова — и оказалось, что это безлюдное предгорье, оцепленной войсками, там стоять несколько машин, а вдалеке ждут своего часа одичавшие собаки и шакалы — тела казненных всегда не хоронили, а отдавали диким зверям на растерзание. Еще там были виселицы — добротные такие виселицы, сделанные из дерева, которого в безлесной Персии никогда не хватало. Не хватало на все — кроме виселиц.