Лилит - Никки Мармери

– Памятные фигурки. В честь коронации.

– Какой коронации?

Лавочник нахмурился.

– Вы, видно, только что из-за моря. Кто вы, египтянка?

Я молча покачала головой.

– Сегодня коронация верховной жрицы, – указал мастер в сторону дворца, куда стекалась восторженная толпа. – Царская дочь стала взрослой. На закате состоится ее помазание.

– Кому она служит? – Я еле могла скрыть охватившее меня возбуждение.

Прежде чем ответить, стеклодув вполголоса пробормотал проклятие в адрес глупых чужеземцев.

– Элат, разумеется. Госпоже Сидона.

Видимо, он заметил мое разочарование, потому что добавил:

– Той, что ходит по морю. Повелительнице животных. На севере ее называют Атират, а у иудеев на юге…

– Ашера? – Я едва не раздавила подвеску в ладони.

– Именно так. – Он взял у меня подвеску. – Берете или нет?

Я порылась в кошельке и достала несколько старых, потускневших шекелей. Лавочник потер монетку.

– Значит, израильтянка. – Он удивленно поднял брови. – Полагаю, теперь я должен называть вас соотечественницей.

– Почему?

– Наши народы вступят в союз, когда сидонская принцесса сочетается браком с вашим царем.

Я оглянулась в сторону дворца.

– Вы имеете в виду новую жрицу?

Он кивнул.

Неужели это правда? Я едва смогла успокоить сердце, норовившее выпрыгнуть из груди. Верховная жрица Ашеры станет царицей Израиля?

Стеклодув продел кожаный шнурок в петельку и надел подвеску на меня. Полюбовавшись своей работой у меня на шее, он заявил:

– Вам идет.

Я коснулась гладкого стекла, ощутила округлые формы божественного тела. Мне и не мечталось о таком дне! Неужели сегодня вечером я увижу, как Ее открыто почитают тысячи людей?

Та, что ходит по морю

До заката оставалось еще несколько часов, поэтому я пошла бродить по городу, по его просторным площадям и узким переулкам, по поросшим деревьями холмам за городскими стенами, на юг, к цитрусовым рощам вдоль реки, к вишневым, сливовым и миндальным садам. Повсюду, от скалистого мыса в гавани до самого высокого холма, я видела святилища богини: высокие кедровые столбы возле каменных алтарей, украшенные серебром и золотом. Здесь жгли азаллу – те самые дурманящие листья, которые Норея принесла на ковчег и выращивала на Арарате. Сквозь окна аккуратных оштукатуренных белых домов я видела, что идолы Богини-Матери занимают главное место в домашних молельнях.

Молились здесь и другим богиням: воительнице Анат, покровительнице садов Никкаль, даровавшей огонь Ишат. Не говоря уже о богах: быкоподобном Эле, гневливом боге бурь Ваале, вспыльчивом Молохе. Но никто не пользовался такой любовью и почитанием, как Элат, Царица Небесная, моя Ашера. Ее образ оживлял стены. Ее изображали в виде дерева, чьи развесистые ветви укрывают людей и животных. В качестве повелительницы зверей она стояла на лошадях или рядом с леопардами или львами.

Ее сияющий храм с огромными колоннами венчал высочайший холм в городе. Я сидела там, среди оливковых рощ. Глядя сверху на бухту, я заметила то, чего не замечала прежде: даже корабли, источник могущества и богатства Сидона, чтили Ее. У самого руля стояла золотая статуя обнаженной женщины в той же позе, что и мои старые идолы. Богиня направляла суда, прозревала путь, усмиряла бушующее море.

Все это наследие Серах, первой и единственной, взросло на лозе моих проповедей. Хананеи, получившие имя в честь ее брата, были из ее рода. Серах и основала эту религию, устроила алтари на холмах и высоких местах, как я научила ее в давние времена в дубовой роще на Арарате. Она принесла моего идола сюда, посадила собственную лозу, и та дала великолепные плоды.

Я шепотом благословила задумчивую маленькую девочку, которую когда-то знала, первую верховную жрицу Сидона. Благословила Нахалафу, которая привела дочь в те земли, где родилась сама. Благословила брата Серах, про́клятое дитя Ханаана, и народ, что носит его имя.

Я сидела среди цветущих оливковых деревьев и смотрела, как солнце уходит под воду на горизонте. Удоды и цикады пели мне песни, когда я радостно отправилась во дворец в уверенности, что наконец-то нашла своего пророка.

* * *

Церемонию я помню очень смутно. В густой торжествующей толпе мне было едва видно происходящее. Но пропустить процессию из сотен женщин, каждая из которых ритмично била в барабан или бренчала систром, было невозможно. Они вышли из внутреннего святилища дворца, спустились по широким ступеням и выстроились вокруг помоста, усыпанного цветками гиацинтов и анемонов.

За ними появилась невысокая девушка в бахромчатом кроваво-красном одеянии. Женщины расступились, пропуская ее к помосту. Сборки ее одежд подрагивали не то на вечернем ветру, не то от волнения. На девушке было столько золота, что я удивилась, как она вообще держится на ногах. Амулеты висели у нее на щиколотках, запястьях, шее и талии. При каждом движении они пели, словно тысяча крошечных колокольчиков.

На помост взошла женщина постарше в высоком головном уборе и одеяниях, подобающих царице. Она помазала девушку маслом такой насыщенности, что аромат онихи и ладана долетел до меня даже через толпу. Потом царица передала девушке знаки новой должности – кинжал на пояс, пояс с узлами, драгоценную брошь, – а затем возложила ей на голову высокую золотую диадему.

Юная жрица взяла кинжал и перерезала горло белому теленку, безучастно дожидавшемуся своей участи. Треск систров ускорился до безумного. Кровь полилась с помоста. Толпа рванула вперед, чтобы обмакнуть в нее свои одежды, отметить ею лбы детей, размазать по собственным ладоням и шеям. Собравшиеся отрывали тисовые листья от венка на шее животного. Девушка возложила внутренности теленка на алтарь, а тушу унесли, чтобы приготовить к пиру.

– Кто эти женщины? – спросила я у девочки, жавшейся ко мне.

– Голубицы, – ответила она и добавила, заметив мое замешательство: – Жрицы Элат. Так их называют.

Их было, наверное, сотни четыре. Теперь они улеглись на живот перед своей повелительницей, словно лучи, расходящиеся от солнца. Зеркала из полированной бронзы отражали великолепие жрицы: каждый сверкающий драгоценный камень множился в них.

Царица-мать, помазавшая девушку, поцеловала ей руку. Царь почтил новую служительницу Богини. Толпа пела, бесконечно повторяя четыре ноты. Сначала мне показалось, что в этих звуках нет смысла – просто распев торжественного гимна. Приятный звук, словно прибой, накатывающий на берег, и звяканье ракушек, когда волны отступают. Потом я поняла, что собравшиеся хором поют имя жрицы.

Она последовала за своими голубицами прочь от дворца по дороге к храму на холме. За ней при свете факелов двинулись царь с царицей. Толпа по-прежнему пела. Имя жрицы было на устах у всех мужчин, женщин и детей города, которые следовали за пляшущими огоньками, чтобы увидеть, как она войдет в свои новые владения.

Снова и снова они