Староград - Артем Рудик

кто в действительности посмеет посягнуть на мою страну, или же заберёт с собой повстанцев, если те всё же преуспеют в своих попытках убить меня. Чтобы гарантировать этим свою безопасность, я вынужден теперь всегда носить с собой детонатор, нажав на который, ракета взорвётся, едва покинув свою шахту, которую, по моему приказу, в тайне почти ото всех, в спешке достроили, а начали её ещё при старом правительстве, в предместьях города.

Да, нося столь опасное оружие в своём кармане и кладя его каждую ночь под свою подушку, рядом с пистолетом, я постоянно рискую превратить в руины весь город, одним неосторожным нажатием. Но разве это не соразмерная плата за идеальное оружие возмездия, которое не может промахнуться?

В любом случае, пока что все эти планы стоит держать подальше от чужих глаз и ушей, ибо я не могу открыто заявить, что у меня, казалось бы, простой пешки в руках сильных мира сего, оказалось орудие судного дня. Сразу найдётся великое множество людей, которые тут же захотят у меня его отобрать. А потому пусть и дальше думают, что я напуган их величием и не способен укусить в ответ.

Да и к тому же, получив разрушенную войной страну, лишённую производства и добычи, а соответственно, и всякой надежды на светлое и сытое будущее в ближайшие годы, я оказался в ситуации, когда мне приходится жертвовать частью своего достоинства и автономии, лишь бы получать деньги и поблажки от Ордена и Федерации. Теперь ещё и Империя, наивно полагающая, что сможет увеличить своё могущество за счёт Ронии, поможет мне разобраться с повстанцами, а может, и финансово.

И плоды моей такой деятельности уже видны повсюду. Мы восстановили несколько важных фабрик, увеличили количество выдаваемых продовольственных карточек, построили новый терминал, вернули закон и порядок в городской порт и теперь усиленно отстраиваем жилые районы. Да, всё ещё положение в стране относительно плачевное, но если я смогу вернуть страну хотя бы в ряд развивающихся государств, то я сразу же объявлю полную автономию, и не важно, кто в тот момент будет стоять надо мной — Снёрдхейм, Опий или сами боги...

Пусть меня зовут диктатором, марионеткой или самодуром, но я-то знаю, что я единственный в этой стране, кто понимает, что самые суровые времена требуют наиболее суровых мер. И я уж точно смогу спасти эту страну из той бездны хаоса, в которую её загоняют окружающие меня люди, пытаясь стянуть это одеяло лишь на себя и совсем забывая о том, что так они лишь отдаляют те идеалы, к которым мы стремимся.

История всё равно нас рассудит. И рано или поздно все смогут узреть то, что я сделал для них и ради нас всех. Пусть Лилит будет мне свидетелем.

К слову, о божественном: перейдя в Орден, я всё ещё не утратил связь с родной культурой, как того требовал его устав, и даже теперь, всё ещё будучи под угрозой лишиться своего высокого положения, периодически ходил в храмы и поддерживал контакт с ронийским духовенством, отчасти из чисто прагматичных побуждений.

Последний такой тайный поход к месту поклонения чуть не стал для меня фатальным, и на меня совершили то самое покушение, из-за которого я и был вынужден закрыться в этой высотке.

Однако лишить себя возможности лишний раз излить свою беспокойную душу и пообщаться с человеком, которому, как никому другому в этой стране, известны все тёмные тропки души набожных ронийцев, коих, ввиду особенностей формирования страны, как колонии нестабильного в религиозном плане государства, было чуть ли не подавляющее большинство населения, я просто не мог. А потому пригласил к себе на беседу верховного матриарха всей ронийской церкви «Детей Лилит».

Когда же меня известили о её прибытии, моему счастью просто не было предела, и я даже задержал посещение делегации от босгорского контингента, встреча с которыми должна была состояться через несколько минут. Народ для меня гораздо важнее интервентов, пусть эти захватчики и достаточно богаты.

Вошедшая в мой кабинет низенькая и смуглая женщина, без особых изысков в одежде и практически не накрашенная, мало напоминала того жреца в пышных одеждах и с ритуальной раскраской, которого я видел ранее. Однако весь этот церковный фарс всё же, на мой взгляд, абсолютно не рентабелен, да и к тому же мешал конспирации против зорких орденских инквизиторов, запретивших принявшим присягу любые контакты с другими религиями.

Кротко встав на другом конце моего просторного кабинета, женщина украдкой поклонилась и слегка стеснённо произнесла:

— Храни тебя Проклятая Мать, Эрвин.

— Всех нас храни! — ответил я и указал ей на место по другую сторону моего письменного стола, за которым в тот момент я перебирал свои бумаги.

Сев напротив и немного потупив взгляд, она заговорила несколько более открыто:

— Я слышала новости, дитя, и, кажется, понимаю, почему ты захотел поговорить со мной. Всё более и более скверные времена грядут, а тень от первородного зла угрожающе нависает над нами.

Под «первородным злом», которым в священном писании был назван Адам и его злобный змеевидный покровитель, персонажи-символы предательства и террора, матриарх имела в виду Босгорскую Ортодоксальную Церковь Лилит, от которой ронийская и откололась.

— Да, в последнее время у нашей веры всё больше и больше врагов, с этим сложно спорить. Но вы, пока что, под моей протекцией, а потому вам ничего, в сущности, не грозит. В этом вы можете быть уверены. А вот вопрос о том, встанет ли духовенство, при случае, на мою сторону, отплатив мне за моё великодушие, вопрос всё ещё актуальный, на который пока я не услышал ответа.

— Лилит говорит нам о том, что мы должны помогать всем тем, кто вышел из её проклятого чрева, и карать тех, кто стыдится матери своей. Вы, Эрвин, определённо заслуживаете доверия церкви, но тогда же вопрос стоит вовсе в другом. Лилит проповедует щедрость, а потому готовы ли вы пожертвовать церкви денег, чтобы доказать своё религиозное рвение окончательно и получить нашу безграничную поддержку?

— Ха, а ещё говорят, что любовь матери не купишь! Я выделю вам денег, но взамен мне бы теперь хотелось слышать несколько больше молитв, посвящённых моей персоне, а также ваших монахинь, проповедующих на улицах любовь к своему государству. Пусть хотя бы чересчур рьяные верующие не видят во мне врага. И думаю, что это будет хорошая сделка.

— Пути господни неисповедимы, но, думаю, что волею Лилит мы договорились. С вас — щедрое пожертвование, с Богини — признание