Александр Маркьянов - Сожженные мосты

В полном молчании я толкнул дверь Субурбана — вышел, пошел к Кадиллаку. Там с переднего пассажирского сидения вылез охранник, почти точная копия того, что собирался меня обыскивать в Субурбане, заступил мне дорогу. Я поднял руки, он обвел вокруг меня небольшим сканером, размером с два сотовых телефона, потом отступил, открыл дверцу пассажирского отсека лимузина. Я заглянул туда, прежде чем сесть — там действительно сидел тот человек, который прислал мне визитную карточку.

Джек Мисли. Вице-президент Североамериканских соединенных штатов. Один из самых опасных и осведомленных людей в мировом политическом раскладе.

Что мы знали про него? Много — и в то же время ничего. Отличное образование, работал в нефтяной отрасли. Близко сошелся с кланом Фолсомов, техасскими нефтяными аристократами. Во время президентства Фолсома — отца на вторых ролях. Дружен с Фолсомом-сыном, поэтому Фолсом-отец, когда подбирал сыну команду — вице-президентом поставил не губернатора или сенатора, как обычно — а Джека Мисли, высококлассного управленца, опытного и осторожного политика, даже геополитика. Выборы они выиграли с помощью чудовищных махинаций, впервые эти махинации проводились так открыто, и впервые получилась ситуация, что североамериканским президентом стал человек, за которого отдали голосов меньше североамериканцев, чем за его конкурента. Все дело в коллегии выборщиков — в Североамериканских соединенных штатах люди выбирают не президента, а выборщиков, относящихся к той или иной политической партии, а выборщики уже выбирают президента. Уже поговаривали, что лучше бы президентом сразу выбрали Мисли, а не дурачка Фолсома.

Но это — надводная часть айсберга. А подводная — Джек Мисли относился к чрезвычайно опасной группке неоконсерваторов, многие из которых являлись сионистами, а некоторые — в молодости относились к троцкистам! Крайне левые, ставшие со временем крайне правыми, как по мне опаснее людей нет. Троцкизм — смертельно опасная идеология, зовущая к мировой революции, к бесчинствам, к мировому пожару, она еще опаснее большевизма. В тридцатые — сороковые годы троцкисты в этой стране часто просто пропадали без вести, и никто ни один человек не посмел потом плюнуть на могилу Гувера за это. Джон Эдгар Гувер и Хьюго Лонг — вот те люди, благодаря которым эта страна в те годы не рухнула в пучину второй гражданской войны и коммунистической революции, за которой неминуемом последовало бы вторжение. Троцкизм был религией молодежи, взрослея, они приходили во власть, и меняли убеждения — но не методы! Саботаж, террор, диверсии — вот методы троцкистов и коммунистов.

Вот поэтому Россия снова с тревогой смотрела за океан. Каждое заседание Совета национальной безопасности САСШ теперь начиналось с еврейской молитвы, сионисты проникли в американское правительство, и теперь САСШ сама того не желая, могла играть на стороне запрещенных сионистских организаций. А требуют они ни много, ни мало — воссоздания государства Израиль на землях, отторгнутых у России! Для сиониста людьми являются только те, кто евреи, другие для него не люди, а гои. Изгой, то есть — из гоев, не человек, его можно обмануть, ограбить, убить. Чаще всего обманывают, конечно — но случается всякое. Самое страшное может случиться, если сионисты придут к власти в какой-то крупной стране — ради Израиля, нового Сиона они бросят всю эту страну на гибель.

— Я знаю, вы говорите по-английски, это так? — спросил меня вице-президент.

— Да, сэр, это так. Я владею английским — ответил я на его языке.

— В таком случае — вы не будете возражать, если мы будем общаться на моем языке? Я не знаю русского, только несколько слов.

Одно из них, наверное — водка, еще одно — валенки. Почему-то Россия обычному североамериканцу представлялась пустым и злым местом, где двенадцать месяцев в году метут метели, люди пьют постоянно водку и ходят в валенках. Увы, туристический и прочий обмен между нашими странами был не так велик, как бы нам хотелось, а большая часть североамериканцев ехала к нам туда, где нефть — на Восточные территории. С нами активно работала довольно небольшая в рамках всего североамериканского общества группа людей, в основном бизнесмены. Те подолгу жили в нашей стране (чтобы экономить на налогах) и знали, что Россия — предельно развитая технократическая держава с удобными условиями для всяческого вида коммерческих предприятий. Остальные же России просто боялись, не в последнюю очередь за счет волн медийной истерии, поднимавшихся в североамериканских СМИ с завидной регулярностью.

— Ничуть, сэр. Я буду рад языковой практике.

— Отлично — североамериканцы любят это слово, отлично — в таком случае вы не будете возражать, если мы при общении будем использовать такой аппарат. Поверьте, это для нашей же безопасности.

Аппарат меня потряс — никогда не видел подобного. Нечто напоминающее два противогаза, соединенных труд с другом толстым гофрированным шлангом. Аж оторопь пробирает.

— Сэр, я рад, что в североамериканских секс-шопах столь богатый выбор…

Больше мне ничего и в голову не пришло — похоже было на некое орудие пыток для извращенцев, получающих удовольствие от боли, удушения и тому подобного.

Мисли улыбнулся, но как-то невесело.

— Не думал, что у русских есть чувство юмора. Этот прибор родом из семидесятых, если разговариваешь по нему — не берет никакой жучок, лазерный луч тоже бессилен, и с мембраны сотового ничего не снимешь. Старое не всегда плохое…

— У вас нет скэллера[722]?

— У меня он есть, и скрэмблер[723] тоже. Но против людей, которые будут интересоваться сказанным на нашей встрече, это не поможет.

Не знал, что вице-президент САСШ болен примитивной шпиономанией.

— Сэр, разговор состоится на моих условиях или не состоится вовсе — твердо сказал Мисли, видя мои колебания.

— Надеюсь, здесь продезинфицировано? — ответил я, протягивая руку за «противогазом».

Противогазом нас учили пользоваться на первом курсе Нахимовского, бег в противогазах являлся одним из видов коллективного наказания, равно как и отжимание в противогазах. Вот поэтому я питал к противогазу столь недобрые чувства. Этот противогаз был сделан из белого, а не зеленого цвета резины как у нас и не имел своеобразного рога вверху, чтобы протирать запотевшие стекла, не снимая противогаза. От него и в самом деле пахло какой-то дезинфицирующей жидкостью, слабо, но противно.

— Проверка связи. Раз-раз… — сказал я, нацепив на себя эту резиновую камеру пыток.

— Перестаньте дурачиться! — раздраженно сказал Мисли, слышимость была отличная — дело слишком серьезное, не до шуток.

— Сэр, если бы нас кто-нибудь сфотографировал в таком виде, и вы и я стали бы объектом для самых мерзких шуток до конца жизни. Как вам такое — Россия и Америка, мазохисты forever! Или такое…

Ведя себя так, я привычно сбивал противника — а Мисли был именно противником, иначе я его не воспринимал — с ритма и мысли, не давая ему сконцентрироваться и повести беседу по выбранному им самим рисунком. Когда один человек приглашает другого для того, чтобы поговорить — хозяин всегда имеет преимущество перед гостем, тем более, если они встречаются в выбранном хозяином месте и на его условиях. Но главное преимущество в том, что хозяин знает, что он собирается сказать, и как он собирается это сказать, он продумал речь, контраргументы и возражения и ответы на них — а гость ничего этого не знает и вынужден реагировать по факту. Но если гость сумеет вывести хозяина на эмоции в самом начале игры — то они будут на равных, потому что раздраженный человек чаще всего забывает все, что он готовил и начинает импровизировать. Кто-то добивается своего юмором, кто-то грубостью и откровенным хамством. Мне как аристократу и потомственному дворянину второе было омерзительно, и я прибегал чаще к первому.

— Все сказали? — жестко перебил меня вице-президент — теперь послушайте меня. Как я понимаю, вы являетесь посланником нового российского Императора, хотя и не признались в этом. Мне нужен прямой выход на вашего Императора.

Похоже, наш разговор с генеральным атторнеем прослушивали гораздо больше ушей, чем это предполагалось обеими сторонами. Интересно, как ему это удалось. Ах, да, запись…

— Сэр, любой дипломатический посланник является в какой-то степени посланником Его Величества.

— Перестаньте. Я не Дэвидсон, со мной не надо юлить! Вы — князь Александр Воронцов, потомственный дворянин из высшей военной аристократии, с новым Государем вы погодки, с детства близки к царской семье. Вы проводили лето в Ливадии, а наследник иногда жил в Воронцовском дворце в Одессе и в Ак-Мечети. Все это давно известно, не считайте нас дураками. Меня интересует другое. Угроза ядерных устройств серьезна?