Не тот год III - Михаил Владимирович Баковец

не стоят. Ещё хорошо, что уцелел глава немецкой комиссии, который знал всё, в том числе и то, что не доверили его спутникам и помощникам. — Сам как? — посмотрел он на меня.

— Более-менее, Саш.

— Что это было? Почему вы не помогаете Францу? Это жестоко! — неожиданно подал голос пленный гитлеровец. Пока я оказывал помощь раненым, он более-менее пришёл в себя.

Бамц!

Серёга вместо ответа ударил его в скулу, роняя в снег.

— Ещё ему что-то объяснять, — свозь зубы произнёс он. А затем уже на немецком сказал. — Ещё вопросы будут? Требования? Пожелания? А то я готов продолжить давать ответы.

Тот благоразумно промолчал, мгновенно сообразив, что все мы сейчас на взводе и он рискует в самом крайнем случае отправиться вслед за своим Францем.

Порой хорошая зуботычина отлично помогает. Это только в кино и в статьях с миролюбивой пропагандой с «языков» пылинки сдувают, если они у «наших», у хороших парней. В реальной жизни всё куда приземлённее и жёстче.

Дальше впереди шёл я, восстановив защитный заговор. Товарищи с последним пленником топали в двадцати метрах позади. Если вновь наткнёмся на сюрприз неведомых саперов, то я приму весь удар на себя.

Но всё обошлось.

Недалеко от места падения У-2, мы остановились, чтобы я мог провести воздушную разведку. К тому же раненым требовался отдых, несмотря на магическое лечение, раны до конца не зарубцевались. Ещё и большая потеря крови сказывалась.

Без проблем удалось поймать птицу. Может быть, даже ту самую сову, которую перед тем как разорвать ментальный поводок я отправил в сплетение ветвей, приказав ждать здесь.

С последнего момента ситуация изменилась. Лётчиков возле самолёта не оказалось, а все немцы были мертвы. У парочки отсутствовали шинели, но среди деревьев чётко выделялся след волочения. Проследовав по нему, я уже очень скоро нашёл потеряшек. За время моего отсутствия меткий стрелок успел многое. Добив врагов, он снял с них шинели и соорудил волокушу из одной, а второй накрыл раненого товарища. Также он вооружился трофейным карабином. Он висел у него на спине наискось. Кстати, возьми мы левее всего на полкилометра, то наткнулись бы на следы лётчиков.

И вновь действовать пришлось мне.

Под заговором невидимости я догнал авиаторов. Не вступая в диалог, сильно толкнул в спину стрелка. Когда он плашмя рухнул в снег лицом вниз, навалился на него сверху с ножом в руке. Несколькими движениями перепилил ремень на карабине и отбросил оружие в сторону, потом забрался в кобуру на поясе, откуда извлёк тяжёлый ТТ. И только после этого поднялся на ноги. Затем отошёл на несколько метров, дав возможность лётчику прийти в себя после давления от чар. Заодно и заговор деактивировал.

— Свои! Свои! — дважды повторил я, когда сбитый с ног пилот зашевелился. — Армейская разведка. Мы вам подсвечивали немецкий аэродром. Видели, как сбили ваш самолёт и поспешили на помощь.

Лётчик к концу моей фразы уже стоял на ногах и лицом ко мне.

— Всё в порядке, — ещё раз успокаивающе сказал я. — Говорю же — свои. Извини, друг, что пришлось так с тобой поступить. Но ты же мог устроить ненужную стрельбу.

В ответ услышал то, что меньше всего ожидал.

— Кто у полковника Смирнова в штабе армии ординарец?

— Э-э? — на секунду опешил я. Нет, вовсе не от вопроса. Просто голос оказался молодой и звонкий, а ещё женский.

— Если ты из армейской разведки, то должен знать.

— Я-то, может, и знаю. Но откуда тебе знать штабных такого уровня? — хмыкнул я. — Ко всему прочему, Смирновых там нет. Ни полковников, ни генералов, ни даже бойцов из обоза, — и тут же сменил тему. — Меня Андреем зовут. А тебя как, красавица?

Незнакомка, принятая мной в темноте и из-за толстого лётного зимнего комбинезона за мужчину, молчала около минуты. Наконец, с неохотой ответила:

— Олеся.

— Приятно познакомиться. Что с твоим напарником? Или напарницей? Куда её ранили?

И вновь ответ прозвучал не сразу.

— Она при падении повредила спину. Очень сильно. Ноги отказали сразу. И каждое движение вызывает боль в спине и груди. Пока я её вытаскивала из кабины, она потеряла сознание. Приходила в себя всего два раза.

— Понятно. Я могу её осмотреть? Возможно, сумею помочь

— Ты разбираешься в таком? — с едва заметной надеждой произнесла Олеся.

— Немного, — уклончиво сказал я. И следом повторил. — Но помочь смогу, скорее всего.

— Хорошо.

— Только ты мне в затылок не пальни, Олесь. Я в курсе, что у тебя второй пистолет есть и ты очень метко стреляешь.

— Откуда⁈.

Только-только сломавшийся лёд взаимопонимания вновь окреп. В голосе лётчицы отчётливо зазвучала злость с подозрением и страхом.

— Был у вашего самолёта. Там нашёл несколько дохлых гитлеровцев. В каждом всего по пуле. В темноте среди деревьев попасть в человека, который прячется — это крайне непросто. Пистолетов же у вас два в экипаже. Твой и твоей напарницы, — быстро произнёс я. — От него пошёл по твоим следам.

— А сколько вас в отряде? — задала она вопрос, который я ждал от неё куда раньше. Тон её вновь потеплел. Мои объяснения девушку полностью устроили.

— Пятеро. И один пленный. Взяли на аэродроме.

— И где они?

— Скоро будут. Нам ведь тоже досталось.

— И вы всё равно пошли к нам? — слегка недоверчиво спросила Олеся.

— Пошли. Потому что своих не бросаем.

От подробных объяснений решил отказаться. Она и так каждое моё слово подозревает. Чем больше наговорю, тем больше паранойи вызову. Это не в тёплой квартире с книжкой в руках сидеть, анализировать, просчитывать и представлять. В нашей с ней ситуации на первое место выходит страх, усталость, злость и боль. Всё то, что заставляет действовать против разума, на рефлексах.

— Так что, я осмотрю её? — напомнил я ей о напарнице.

— Да. Только ты будь… аккуратнее, в общем.

— Раздевать не собираюсь, — хмыкнул я, уловив подоплёку тона её фразы.

Откинув край немецкой шинели, которой была укрыта вторая лётчица, я взял её за руку и осторожно стянул с той толстую перчатку. После этого обхватил пальцами тоненькое запястье и принялся мысленно зачитывать заговор. Со стороны это должно выглядеть так, как если бы искал пульс и считал удары сердца.

— Так что? — нетерпеливо поинтересовалась Олеся примерно через полминуты.

Дочитав заговор, я отпустил женскую руку, вернул на неё перчатку, а после и шинель на прежнее место. Только после этого встал на ноги.

— Живая. Скоро придёт в себя, — сказал я и кивнул на пистолет, который собеседница извлекла откуда-то из одежды и сейчас держала в правой руке. Хорошо, что стволом вниз. — Это-то зачем? — с укором