Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев

мостовой были быстрыми, но он старался не привлекать внимания. Ночь была холодной, ветер был промозглый, а Шпрее, тёмная и спокойная, отражала огни фонарей. Его путь вёл к Тиргартену, где аллеи, усыпанные гравием, вились между деревьями, чьи голые ветви качались, как призраки. Парк был пуст, лишь редкие прохожие, закутанные в пальто, спешили домой. Ханс подошёл к старому дубу, чей ствол, толстый и потрескавшийся, стоял у скамейки. Он оглянулся, убедившись, что никого нет, и достал конверт из сумки, завернул его в пакет, чтобы защитить от влаги, и сунул в дупло, прикрыв листьями. Сердце стучало, мысли роились: «Если ОГПУ не заберёт вовремя, кто-то найдёт. И тогда конец». Он ушёл, не оборачиваясь, его шаги ускорились, растворяясь в темноте.

На следующий день в Абвере Ханс вошёл в кабинет, где его ждал Фридрих Мюллер. Мюллер, поправив очки, сказал:

— Ханс, твои отчёты по Литве. Хансен требует уточнений. Их данные по СССР кажутся неполными. Ты проверял их агентов в Москве? После Вольфа все на нервах, знаешь.

Ханс, открыв папку, ответил, стараясь звучать уверенно:

— Фридрих, я проверяю. Литовцы дают информацию по крупицам, их агенты говорят только о границах. Но я работаю над этим. Что Хансен хочет конкретно, можешь сказать?

Мюллер, посмотрев на него поверх очков, сказал:

— Он хочет точности, Ханс. Вольф был твоим делом, и его арест… Это не просто ошибка. Кто-то говорит, что утечка была из нашего отдела. Ты уверен, что твои контакты надёжны?

Ханс, сжав карандаш, ответил:

— Фридрих, я уверен. Вольф сам себя выдал. Я делал всё, чтобы его прикрыть. Но ОГПУ… Они оказались хитрее, чем мы думали.

Мюллер, кивнув, сказал:

— Возможно, Ханс. Но если гестапо начнёт копать, нам всем несдобровать.

* * *

В приземистом здании тюрьмы, с толстыми стенами из глины и решётчатыми окнами, пропускавшими лишь тонкие полоски света, Зэра сидела на деревянном стуле, её руки были связаны грубой верёвкой, красное платье было порвано на плече. Сержант Винченцо Барди продолжал свои пытки:

— Назови имена, девка. Кто был с тобой? Куда дели полковника ди Сальви? Ты видела его, не лги. Асмерэт выдала тебя, сказала, что он был в твоём доме.

Зэра, стиснув зубы, подняла глаза, её взгляд был полон решимости, несмотря на страх:

— Я уже сказала, синьор. Полковник приходил ко мне, но ушёл ночью. Я была одна. Я ничего не знаю о его делах и куда он потом пошел.

Винченцо, разозлившись, зашел в соседнюю камеру. Он направился прямиком к Тэкле, схватив его за волосы и приставил нож к горлу:

— Говори, щенок! Кому вы отдали полковника? Я вижу, ты слабое звено. Назови имена, или твоя семья не увидит тебя живым!

Тэкле, задыхаясь, с глазами, полными слёз, выкрикнул:

— Хорошо, хорошо! Мы… Мы увели его! Это были русские, синьор! Они ждали у границы с Абиссинией, за холмами. Мы передали его им! Пожалуйста, не трогайте мою семью!

Абраха, побледнев, рванулся к Тэкле, но солдат ударил его прикладом в спину, он упал на колени. Мэаза, стиснув зубы, крикнул:

— Тэкле, зачем⁈ Ты погубил нас всех!

Винченцо, ухмыльнувшись, сказал:

— Русские, значит? Хорошо. Назови их. Кто они? Где их найти?

Тэкле, дрожа, ответил, его голос был едва слышен:

— Я не знаю имён… Они были с повозкой. Сказали, что заберут его в Абиссинию. Больше я ничего не знаю…

Мэаза, глядя на Тэкле с презрением, сказал:

— Ты предал нас, Тэкле. Ради чего? Они всё равно убьют нас.

Джулио, шагнув вперёд, сказал Винченцо:

— Хватит. Они сказали достаточно. Заприте их. Всех, включая девку. Они пойдут под суд.

Винченцо, кивнув, махнул солдатам:

— Тащите их в камеры.

Зэру, Абраху, Тэкле и Мэазу заперли в отдельных камерах, их руки были связаны, лица покрыты потом и кровью. Зэра, сидя на холодном полу, шептала себе:

— Прости, брат… Я не выдала тебя… Но Тэкле… Он сломался…

Абраха, в соседней камере, сжимал кулаки, его мысли были полны гнева: «Тэкле, ты слабак. Но я не сдамся». Мэаза, глядя на стену, думал о своей жене и детях, о том, что их ждёт. Тэкле, свернувшись в углу, плакал, его сердце разрывалось от стыда и страха за семью.

В итальянском штабе, где карты Абиссинии и Эритреи висели на стенах, покрытых трещинами от жары, генерал Родольфо Грациани стоял у стола, его лицо, обожжённое солнцем, было напряжено, глаза горели яростью. Его мундир, расстёгнутый на верхнюю пуговицу, был запылён, а руки сжимали края карты. Перед ним стоял капитан Альберто Риччи, теребя фуражку, его лицо выражало смесь решимости и тревоги. Грациани, ткнув пальцем в карту, сказал, его голос был хриплым от гнева:

— Альберто, это недопустимо! Полковник Лоренцо ди Сальви — мой друг, один из лучших офицеров. Русские? В Абиссинии? Они посмели похитить его прямо на нашей территории! Что конкретно сказали задержанные, поподробнее?

Риччи, выпрямившись, ответил:

— Командующий, один из задержанных, Тэкле, признался. Они передали полковника русским у границы с Абиссинией, за холмами. Он говорит, что не знает имён, но русские были в штатском, с повозкой. Девка и остальные молчат, но мы держим их под замком. Они пойдут под суд.

Грациани, ударив кулаком по столу, крикнул:

— Под суд⁈ Это не главное, Альберто! Лоренцо где-то там, в Абиссинии, в руках русских! Мы должны найти его, пока не поздно. Собери отряд. Две тысячи человек. Мы идём за ним.

Риччи, кивнув, сказал:

— Две тысячи, командующий? Это рискованно. Абиссиния — враждебная территория, там местные воины, а теперь ещё и русские. Нам нужны разведка, припасы, план.

Грациани, прищурившись, ответил:

— План прост, Альберто. Мы идём через холмы, к границе. Разведка уже сообщила о лагере у реки Аваш. Если русские там, мы найдём их. И Лоренцо. Собери людей, выступаем завтра на рассвете.

Риччи, козырнув, ответил:

— Будет сделано, командующий. Но… если это засада? Русские не глупы, и местные их поддерживают.

Грациани, посмотрев на него, сказал:

— Альберто, Лоренцо — мой брат по оружию. Я не оставлю его. Если это засада, мы раздавим их. Иди, готовь отряд.

На рассвете отряд из двух тысяч итальянских солдат, в белых мундирах, покрытых красноватой пылью, выступил из Асмэры. Колонна, растянувшаяся на полтора километра, двигалась по узкой дороге, что вилась через холмы, где редкие акации, с искривлёнными стволами и пожухлыми листьями, торчали из сухой, потрескавшейся земли, словно кости пустыни. Солнце, палящее и безжалостное, поднималось над горизонтом,