Позывной «Хоттабыч» 2 - lanpirot

глупо, нецелесообразно и «попахивало» настоящим вредительством, ибо Абакан уже считался не просто тюрьмой, а настоящим отлаженным производством, этаким своеобразным заводом по заготовке «консервированной» Силы. Ибо её выработки содержащимися внутри защитного периметра заключенными хватало не только на прокорм Духам, но еще и оставалось с лихвой.

Первым подобной коммерцией начал заниматься сам Хоргыз, когда в его крепость по договору с царским правительством хлынул настоящий поток владеющих Силой «кандальников» со всей России. Ох, и сколько Осененых декабристов прошли через его руки и пополнили многочисленные «накопители». К тому моменту Великий Шаман уже вовсю освоил процесс «производства» и заполнения концентрированной «сырой» Силой кристаллов-накопителей и они начали скапливаться у него в неимоверных, по тем временам, количествах. Поток заключенных и не думал снижаться, а только рос год от года — Духи были сыты и довольны, и с радостью исполняли все приказы постепенно пресыщающегося жизнью Шамана.

Он мог позволить себе все, что только придет в его древнюю седую голову. Но, поскольку Хоргыз был, по сути, замшелым, необразованным и примитивным дикарем, все его желания исчислялись только «вкусно пожрать, мягко поспать, да и поиметь сладкую молодку». Благо, что с потенцией у старика проблем не было — набравшиеся сил Духи с легкость обеспечили бы ему постоянный и не прекращающийся стояк, а также выдержку, с которой он мог приходовать очаровательных прелестниц хоть сутки напролет.

После того как Пожиратель Душ наладил торговлю излишками заполненных кристаллов-накопителей, но него просыпались «богатые дары», хлынувшие, словно из «Рога Изобилия». Для начала Хоргыз выстроил себе высокую каменную башню, по примеру Магов из восточных сказок, на Сосновом острове, где когда-то располагался самый первый острог русских. Великий Шаман любил часами зависать на плоской крыше своего «Великого каменного фаллоса» (ведь у Великого Шамана несомненно все должно быть Великим!) и обозревать с высоты птичьего полета свои обширные владения, на которое не смел покуситься даже Великий Император руссов! А это могло означать только одно — он, Хоргыз, был куда более Велик и Могуч, чем какой-то там занюханный император!

Слуги, как потусторонние, так и обычные соплеменники, падали перед ним ниц, стараясь угодить ему даже в самой малости. Наиболее «ретивых» он приближал и осыпал богатыми дарами, ведь Великий Шаман поистинне справедлив и щедр! Количество жен и наложниц давно перевалило за сотню, а чудесные яства везли ему купцы едва ли не со всего мира. Хоргыз был счастлив, Хоргыз благоденствовал, и его дела несомненно шли в гору.

Где-то лет через десять, после заключения обоюдовыгодного соглашения с Российской Империей, село Усть-Абаканское, превращенное Хоргызом в настоящую крепость, перестало вмещать все увеличивающийся поток заключенных. К тому моменту Великий Шаман тоже понял, что пора расширяться. Средствами Пожиратель Душ стеснен не был, и под управлением одного известного столичного архитектора, пребывающего в заключении, был разработал «генеральный план» по перестройке и расширению Абакана до размеров настоящего города. Так сказать, с запасом. И работа закипела…

В общем, как сообщил мне оснаб, с той поры Абакан практически не изменился, только в конце девятнадцатого века при поддержке Западно-Сибирского генерал-губернатора (неслабо нагревший на этом руки), к Абакану проложили узкоколейку и доставляли осужденных Сенек-аристократов, прямо, вот как нас — по железной дороге.

Локомотив громко и пронзительно свистнул, и огромные створки города-тюрьмы самостоятельно поползли в стороны. Однако, как бы я не «приглядывался», никаких светящихся проявлений используемой для открытия дверей Силы, не заметил. Только какое-то странное мутное мельтешение «теней», словно рябь у потерявшего сигнал телевизора. О чем я и не преминул поинтересоваться у командира.

— Ты серьезно? — удивленно произнес Петр Петрович, сбитый с толку моими путаными объяснениями. — Какое еще мельтешение? — Он тоже пригляделся, но, по всей видимости, ничего не заметил. — А вы, Сергей Станиславович, не наблюдаете ничего такого? — обратился он к нашему «объекту разработки».

— Увы, господа, — пожал плечами Вревский, тоже приникнув к окну, — абсолютно ничего не наблюдаю.

Локомотив еще раз свистнул и потянул вагоны на закрытую территорию. Нет, пусть они и не видят, но я-то отчетливо наблюдаю, как активно снуют вокруг створок какие-то темные полупрозрачные «сгустки». И вообще, за воротами этих тварей, словно мошкары вечером в осенней тайге. Надо будет приглядеться повнимательнее, может это и есть пресловутые прислужники местных Шаманов — расторопные Духи-Тёсь? Мы медленно заезжали в раскрытые ворота и, как только «преодолели Рубикон», оказавшись за толстыми стенами тюрьмы, на мои плечи словно навалилась чудовищная тяжесть. Прям, как мешком картохи сверху придавило! И судя по скривившимся лицам моих попутчиков, их тоже не обошло стороной.

— Ну что, доходяги, — на вагонный продол [1] вышел начальник конвоя, и остановился рядом со скучающим рядовым Табакиным, — ощутили всю «прелесть» Абакана? Хотел сказать, — довольно усмехаясь, произнес он, — чтобы в следующий раз неповадно было… Но передумал — следующего раза для вас не будет! Наслаждайтесь гостеприимством Пожирателя Душ, господа аристократы!

[1] Продол — тюремный коридор, по обоим сторонам которого располагаются камеры с заключенными (уголовный жаргон).

— Да пошел ты в жопу, мусор! — прорычал кто-то из соседней купешки-камеры, расположенной по соседству с нашей.

Но начальник конвоя и ухом не повел, явно наслаждаясь нашими неприятными ощущениями и кислыми рожами.

— Гляди, Табакин! — Толкнул он кулаком в плечо встрепенувшегося при его появлении солдатика. — Смотри, и не завидуй им больше никогда!

От упавшей на мои плечи «тяжести» начало потихоньку двоиться в глазах, словно бы наложили друг на друга две одинаковые картинки, но с небольшим смещением. Я закрыл один глаз, думая, что раздвоение прекратиться (я всегда так делаю, чтобы сфокусироваться, когда перепью), но не тут-то было. Даже одним глазом я видел точно так же, как и двумя. Причем одна картинка была четкой и резкой, а вторая — немного смазанной и слегка зыбкой.

— А чего это их так корчить начало? — поинтересовался у капитана Табакин, который по незнанию, едва не пропустил все веселье.

— А это «вечерняя дойка» Праны началась, — просветил подчиненного капитан. — Сейчас Духи Абакана быстренько с них всю аристократическую спесь-то пособьют! Будут знать, как умышлять против нашего народного государства и товарища Сталина.

— Ох, ты ж, а вдруг и нас случайно зацепит? — Заволновался солдатик, переменившись в лице.

Я слушал их разговор вполуха, пытаясь поскорее проморгаться. От смазанной и раздвоившейся картинки у меня кружилась