Художник из 50х - Сим Симович

— Хирург тоже причиняет боль пациенту. Но цель — спасти жизнь.

Лаврентий Павлович откинулся в кресле:

— Любопытная аналогия. Хирург… Значит, вы считаете, что иногда приходится резать живое, чтобы спасти целое?

— Считаю, что каждый, кто берёт в руки скальпель, должен помнить клятву Гиппократа: «Не навреди». И если вредишь — то только ради высшего блага.

— А кто определяет, что есть высшее благо?

— Тот, кто готов отвечать за свои действия перед историей. Перед будущими поколениями.

Берия встал, подошёл к окну:

— История — строгий судья. Но она судит по результатам, а не по намерениям.

— Поэтому так важно, чтобы результат оправдывал средства.

— А если не оправдывает?

Гоги поставил чашку на стол:

— Тогда остаётся надеяться на милость истории. И на то, что следующий будет мудрее.

Лаврентий Павлович повернулся от окна:

— Вы философ, товарищ Гогенцоллер. Редкое качество для художника.

— Искусство без философии — просто ремесло.

— Согласен. Именно поэтому ваши работы интересны. В них есть глубина, понимание сути вещей.

Берия вернулся к столу, собрал иллюстрации в стопку:

— Следующее задание будет сложнее. «Конёк-Горбунок». Сказка о простом крестьянском парне, который становится царём. Актуальная тема для нашего времени.

— Понял, Лаврентий Павлович.

— Срок тот же — месяц. Стиль оставляйте свой, но помните — это история о том, как правильные поступки ведут к власти, а власть накладывает ответственность.

Гоги кивнул, поднимаясь:

— Спасибо за доверие.

— До свидания, товарищ Ван Гог, — сказал Берия, провожая его к двери. — Кстати, Светлана была в восторге от ваших месяцев-воинов. Сказала, что теперь не боится зимы.

Художник обернулся на пороге:

— Значит, цель достигнута.

— Именно, — усмехнулся Лаврентий Павлович. — Цель достигнута.

Дверь закрылась за спиной Гоги, а он шёл по коридору, размышляя о странном разговоре. Берия испытывал его, зондировал мировоззрение. И, кажется, остался доволен ответами.

Теперь предстояло нарисовать Ивана-дурака, который становится царём. И сделать это так, чтобы в сказке читалась философия власти и ответственности.

Интересная задача для художника.

У выхода из здания Гоги остановился. Сопровождающие уже открыли дверцу воронка, ожидая, когда он сядет в машину.

— Спасибо, товарищи, — сказал художник. — Пройдусь пешком. Погода хорошая.

Оперативники переглянулись — явно такой поворот не был предусмотрен инструкцией.

— Георгий Валерьевич, мы должны вас доставить…

— До дома я дойду сам, — мягко, но твёрдо перебил Гоги. — Передайте начальству — всё в порядке.

Не дожидаясь возражений, он зашагал по тротуару. За спиной послышался негромкий спор, затем хлопнула дверца машины. Воронок поехал следом, держась на почтительном расстоянии.

Гоги усмехнулся и углубился в переулки, где машине будет трудно следовать. Нужно было остаться наедине с мыслями, без назойливого присмотра.

«Конёк-Горбунок», — размышлял он, шагая по утренней Москве. — Иван-дурак становится царём. Какая стилистика подойдёт для этой истории?

Прошлые работы были слишком мрачными — даже оптимистичная «Снежная королева» получилась эпической, серьёзной. А здесь нужно что-то иное. Более лёгкое, но не менее глубокое.

Он вспомнил «Садко», «Илья Муромец». Там была особая поэтика русской сказки, яркая, красочная, но не лишённая философского подтекста. Или мультфильмы студии Союзмультфильм — простые линии, выразительные образы, способные говорить с детьми и взрослыми на равных.

«Да, — подумал Гоги, останавливаясь у витрины кондитерской. — Советская анимационная школа. Стиль, который может легко перейти с книжной страницы на экран».

Он представил себе Ивана-дурака — не глупого деревенского парня, а человека с чистой душой и добрым сердцем. Простодушного, но мудрого той мудростью, которую не найти в книгах. Лицо открытое, улыбчивое, но глаза — умные, наблюдательные.

Конёк-Горбунок виделся ему не просто волшебным помощником, а другом, советчиком, хранителем древней мудрости. Маленький, но полный достоинства. В его образе должны были сочетаться комичность и величие — как в лучших мультфильмах, где даже самые смешные персонажи несут глубокий смысл.

Гоги свернул в Александровский сад, где было тише и спокойнее. Здесь можно было думать, не отвлекаясь на городскую суету.

«Композиция, — размышлял он дальше. — Как построить визуальный ряд?»

Каждая иллюстрация должна была рассказывать не только эпизод сказки, но и показывать внутреннее развитие героя. Первые листы — Иван простой крестьянский парень, последние — мудрый правитель. Но переход должен быть естественным, без резких скачков.

Цветовая гамма тоже требовала продумывания. Яркие, сочные цвета русских народных росписей — хохломы, палеха, городца. Золото и алый, изумрудный и лазурный. Краски, которые радуют глаз и поднимают настроение.

«И обязательно — чувство юмора, — подумал художник, садясь на скамейку. — Без него русская сказка теряет половину очарования».

Иван должен был получиться симпатичным простаком, который побеждает не силой или хитростью, а чистотой сердца. Царь-девица — прекрасной и недоступной, но не холодной принцессой, а живой девушкой со своими радостями и печалями.

«А братья?» — Гоги задумался над второстепенными персонажами. — Не злодеи, а обычные люди с обычными слабостями. Завистливые, жадные, но не безнадёжно порочные.

Стилистика вырисовывалась всё яснее. Чистые линии, выразительная пластика, узнаваемые типажи. Всё должно было быть понятно ребёнку, но не примитивно. Красиво, но не слащаво. Поучительно, но не назидательно.

«Берия прав, — размышлял художник, поднимаясь со скамейки. — Это история о том, как простой человек может стать правителем. Актуальная тема».

Но показать нужно было не только восхождение к власти, но и цену, которую приходится платить. Иван-царь уже не тот беззаботный парень, что ловил жар-птицу. Корона накладывает ответственность, меняет человека.

Гоги вышел из сада и направился к своему району. Воронок всё ещё следовал поодаль — видимо, решили не терять его из виду совсем.

«Анимация, — подумал он окончательно. — Стиль, рассчитанный на экранизацию. Берии это понравится — он дальновидный человек, понимает силу кино».

Остальная дорога прошла в продумывании деталей. Какие эпизоды выбрать для иллюстраций, как расставить акценты, где добавить юмора, а где — лирики.

К тому времени, как он дошёл до барака, в голове уже складывался ясный план работы. «Конёк-Горбунок» должен был получиться ярким, добрым, но философски глубоким произведением — достойным и детской книжки, и будущего мультфильма.

Гоги заварил чай в знакомом глиняном чайнике и сел у окна с привычным блюдцем. Солнце клонилось к закату, окрашивая комнату мягким золотистым светом. За стенкой слышались приглушённые голоса соседей — Пётр Семёнович что-то рассказывал Василию Ивановичу, Марья Кузьминишна гремела посудой, готовя ужин.

Но к нему никто не заходил.

Гоги отхлебнул чаю, поставил блюдце на подоконник. Рука потянулась к карману, где лежала