Человек за бортом - София Цой

бывший сокурсник. Мы не были друзьями, и не оттого, что он плохо успевал, – просто мне была неприятна его меркантильность, склонность искать в любом общении выгоду для себя. Письмо он написал большое, складное, на четыре листа убористым красивым почерком, но к середине мои подозрения все же подтвердились: Андрей просил меня достать по выгодной цене гарнитур украшений Cartier для его невесты. «Я непременно возмещу тебе затраты при встрече», – сладко врали каллиграфически выведенные строчки. Не в первый раз.

– Ну нет, Андрей, давай-ка сам постарайся для невесты, – усмехнулся я, точно он мог меня слышать.

А потом прищурился. На следующей странице шло интересное: «…у нас тут только и разговоров, что о неком Алекси Леванте. Ходят слухи, что он сбежал сюда из Парижа и что-то разнюхивает в КИМО. Институту пришлось выставить усиленную охрану».

Остаток письма я проглядел по диагонали, потом отбросил его и в весьма поганом настроении отправился в постель, прихватив с собой Лешу. Он забарахтался в перинах, но быстро вынырнул, тараща глупые желтые глаза. Я погладил его и пробормотал:

– Ох, Леш, кажется, в Москве нам с тобой будет весело.

12

Келси Лаферсон

Статья Софи оказалась более резонансной, чем я предполагал. В отличие от Элиота, я не делал ставку на переубеждение масс или манипулирование общественным мнением. Самое важное было – вытащить Валентина и приструнить тех, кто его оклеветал. Однако, помимо этого, нам удалось развлечь элитарного читателя.

Влиятельные люди Парижа возмущались: «Как авторитетная L’Aurore могла опубликовать на первой полосе истеричный бред молодой женщины?» Хозяйки салонов поддакивали: «Да еще и никому не известной?» Коллеги Валентина недоумевали, почему именно Софи, а не им доверили такую ответственную задачу – они ведь могли написать намного больше и лучше! Важные государственные лица требовали доказательств, сведений, имен – по их мнению, написанное Софи могло попросту быть выдумкой.

Тем не менее собратья по перу оценили материал высоко. В разных изданиях под заголовком «L’homme à la mer» выходили статьи о разного рода жандармском произволе за последние годы. Были обнародованы возмутительные дела, которые в свое время почему-то даже не стали рассматривать. Люди стали по-настоящему замечать то, что их в обществе смущает.

Что до самой Софи, она не могла поверить в происходящее. Удивленно смотрела из кареты Элиота, как прохожие на улицах бурно обсуждают ее детище, а когда газета L’Ermitage запросила в редакции L’Aurore почтовый адрес Софи, она и вовсе обомлела. Валентину пришлось окликнуть ее:

– Софи, вы с нами? Я могу дать ваш адрес?

– Конечно! – выпалила она, а потом проговорила задумчиво: – А чего они хотят?

Вал усмехнулся.

– Обычно спрашивают в другой последовательности.

– Я просто очень удивлена и рада, – смутилась Софи.

– Вероятно, сначала они хотят с вами побеседовать, познакомиться. Окончательная их цель, должно быть, – сделать вас постоянным автором.

В трубке отдаленно звучал голос Софи: «Это ты посодействовал?» И искреннее восклицание Элиота: «Нет, это не я, клянусь! А что, ты бы хотела?» – «Нет, нет, я рада, что они сами». Положив трубку, Валентин звонко рассмеялся.

– Беру свои слова обратно, – ответил он на мой вопросительный взгляд.

– Какие?

– Она не злая суфражистка, она добрая суфражистка.

Я усмехнулся:

– Ты прав. Но кстати, вот чего не понимаю: как она собирается уживаться с Элиотом? Он ведь хочет брак, семью, детей.

– Но ведь и она этого хочет. – Вал пожал плечами и сел на диван рядом со мной.

– Разве суфражистки этого хотят? – изумился я.

– Конечно.

– Я думаю, ты не понимаешь их.

Вал набрал в легкие воздуха:

– А я думаю, что понимаю. Я с ними беседовал. И знаешь, что я понял? Их рвение к самостоятельности на самом деле исходит из желания помощи. Они хотят делать все сами не потому, что им это нравится, а потому, что устали надеяться на мужчин. Потому что видели, и не раз, что мужчины и не думают помогать. Однако под мужчинами они зачастую имеют в виду самых беспомощных, бесполезных и безмозглых представителей нашего рода, забывая, что есть и другие. У этих женщин сердце кровью обливается, когда они видят, как помогают таким же, как они. И еще сильнее – когда тем, кто хуже их. – Он сочувственно свел брови к переносице. – И это грустно.

– То есть ты думаешь, что Софи на самом деле всегда хотела такого мужчину, как Элиот?

Валентин рассмеялся:

– А какая женщина не хотела бы такого, как Элиот? Он стройный, умный, добрый, красивый и богатый. Обычно это пятеро разных мужчин.

– Ну, не преувеличивай, – отмахнулся я.

– Прости, погорячился. Трое разных мужчин.

– Вал.

– А что? Это ведь правда. Элиоту тоже сложно. Такая пара получилась – два страдания друг друга нашли и, дай бог, счастливы будут.

– А в чем же сложности Элиота? – усмехнулся я.

– Ну, как в чем? – развел руками Вал. – Его богатство – это его проклятие. Всю жизнь думать, любят ли тебя за то, каков ты есть, или за то, каким кажешься? Любят ли только добрым и щедрым, за деньги и недвижимость, или любят и злого, и больного, просто так? Что-то мне подсказывает, что Софи – это второе. И если интуиция меня не обманывает, то Элиот – счастливчик. А учитывая то, что он ужасный зануда… Согласись, им обоим повезло.

– Да, собственно, так и было, – согласился я. – Когда я спросил, почему она, Элиот ответил: «Родное узнается всегда». Это она ему первая так сказала. Не о влюбленности, конечно, но по этой фразе он понял, что она и есть «родное».

– Ну, вот об этом я и говорил, – покачал Вал головой.

За обедом, приготовленным моим поваром, я рассказал ему, что инспекторы признали вину, а лейтенанты, которые подбросили ему улики, арестованы. Разумеется, о методах я умолчал, зная, что Валентин их не одобрит. Потом я передал ему все, что мы благодаря усилиям Люсиль и Мари узнали о Левандовском.

– Теперь все складывается, – отозвался Вал, уплетая суп. – Правда, не могу поверить, что этот человек задумал такое ради возмездия – и ладно, если речь только о моей репутации, но если те случаи с Элиотом, Германом и тобой связаны… Это просто ужас. – Он сложил приборы и нахмурился. – И если он связан с убийством родителей…

– Мы не знаем наверняка, – выпалил я, чтобы успокоить его. – Просто провели аналогии: возраст, вражда между вашими семьями… Но это не точно.

– Да наверняка, – произнес Валентин и посмотрел на меня в упор. Я ожидал увидеть в его глазах гнев, боль, но взгляд был пустым. – Когда Левандовские напали на Штормов, то есть, считай, Сириных, это был акт агрессии одной семьи из Лиги Компаса против другой. Убийство Константина Шторма стало концом глухой вражды и началом вооруженного противостояния внутри организации. Началом войны.

– Так… – Мне стало интересно, к чему ведет Вал.

– Огонь полыхал только в российской части организации. Конечно, у членов других стран в Лиге тоже не все было гладко, но российское капитанство постоянно раздирала территориальная вражда, классовые различия, да банально идеологически противоположные взгляды. Все напряжение шло оттуда.

– Большая страна – много людей, поэтому?

– Возможно. Но Январское восстание это только подтвердило. За убийство Шторма убили отца Левандовского. Все поровну. Око за око. Казалось бы, разобрались. Только вот – ты никогда не задумывался, почему дедушка Шарль инициировал выход Пауков сразу, как только произошел этот кровожадный ритуал между двумя семьями?

Вал выдержал паузу, которую я заполнил пожиманием плеч.

– Он знал: увидь подобное члены Лиги из других стран, и начнется такая своевольная, беззаконная резня, что это сподвигнет мир к новой всеобщей войне. После столкновения в Царстве Польском он окончательно понял, что мечта о «справедливом обществе для всех» – это утопия. Его нет. И никогда не будет. Есть Капитаны, которые считают, что это общество не для всех. И есть Пауки, которые убеждены, что это общество несправедливо. И самое страшное в том,