Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

это достижение было использовано с максимальной эффективностью. 8 декабря, то есть за неделю до начала десантной операции, крейсер «Бреслау» под носом у англичан зацепил специальным гаком и поднял с морского дна телеграфный кабель, связывающий Александрию и Мальту. Присоединив к жилам тонкие провода, кабель снова опустили на дно. Провода же подключили к телеграфному аппарату, установленному в трюме деревянного арабского парусника, получившего кодовое имя «шпик-шифф». «Бреслау» ушёл, а неприметная посудина осталась дрейфовать на плавучем якоре. Мимо неё несколько раз проходили британские эсминцы, но противник не мог заподозрить в рыбацком судне-дхау корабль-шпион, читающий все секретные приказы, отправляемые из Лондона.

Накануне высадки десанта в заливе Эт-Тина «шпик-шифф» передал сфабрикованный немецкой разведкой приказ командующему австралийско-новозеландским корпусом АНЗАК генералу Вильяму Бидвуду срочно следовать вместе со всеми вверенными ему войсками из Александрии в Суэц. Оставить Александрию?! – Бидвуд очень удивился, даже запросил подтверждения приказа. Когда подтверждение пришло, ему не оставалось ничего другого, как повиноваться. То, что приказ – фальшивка, выяснилось лишь пять дней спустя, когда до Суэца оставался последний суточный переход. Так несколько немецких «протохакеров» – щуплых умников в пенсне – изолировали семитысячную группировку самых боеспособных в Египте войск… Пожалуй, эта операция опередила своё время на целое столетие.

В Лондоне весть о падении Египта стала причиной глубокого внутриполитического кризиса. Возмущённое британское общество бурлило и требовало жертв. Первый морской лорд Джекки Фишер и первый лорд Адмиралтейства сэр Уинстон Черчилль готовы были подать в отставку, и только личное вмешательство короля позволило им сохранить свои посты. Впрочем, как мы скоро увидим, ненадолго…

* * *

Рождество «Дерзкий» встретил, стоя на якоре в заливе Эт-Тина рядом с транспортом «Кузьма Крючков» – бывшим турецким пароходом «Хайфа». Погода наладилась: ливший целую неделю дождь прекратился, ветер ослаб, в небе засияло яркое африканское солнце. «Вот это зима!» – сладостно потянулся

Вова-Казанова, наслаждаясь тёплым вечерним бризом и ярким идиллическим пейзажем. Эсминец час назад вернулся из противолодочного дозора, вахта мичмана Казанцева подходила к концу, а впереди был праздничный рождественский ужин. Всё это не могло не радовать. Особенно тех, кто знал о количестве шампанского, принятого на борт «Дерзкого» в Царьграде.

После построения команды и краткой рождественской службы, которую как мог провёл ревизор Капарышко (штатного священника на эсминце не было, а Мыка, по его собственныс словам, год отучился в семинарии), начали готовить к празднику кают-компанию. Кок Шулейко испёк рождественский пирог, а Казанцев на пару с лейтенантом Федосеевым приготовили так называемую жжёнку – алкогольный напиток для особо торжественных случаев.

Надо заметить, что приготовление и употребление жжёнки представляло собой не просто годами отработанный ритуал, а некое действо, отдающее мистицизмом.

Раз, два –

Ендова.

Для начала бралась ендова – полуторавёдерный металлический сосуд наподобие вазы с широким горлом, в котором обычно выносят вино для раздачи чарки. Ендова на треть наполнялась коньяком. Затем на неё клали два скрещенных кортика, а на них – сахарную голову.

Три, четыре –

Голова.

Сахар обливали коньяком и поджигали. В темноте все завороженно наблюдали, как в ореоле голубого пламени расплавленный сахар стекает в напиток. Когда голова полностью расплавилась, кортики снимали, а огонь в ендове тушили шампанским, щедро доливая его до краёв. Теперь жжёнка была готова к употреблению.

В кают-компанию по приглашению офицеров явился командир, но обычно строгий Эммануил Сальвадорович на этот раз был вовсе не зубр и не тигр, а добр и щедр… Короче, буйному веселью молодёжи он не помешал.

* * *

На следующий день командир «Дерзкого» получил предписание сопровождать повреждённую «Императрицу Марию» в Севастополь. Вместе с ним должны следовать эсминец «Гнев-

ный» и уже упоминавшийся трофейный пароход «Кузьма Крючков», которому предстояло выполнять функции импровизированного спасательного судна и плавучей мастерской. Путь предстоял дальний и опасный, но единственный на театре сухой док, способный вместить огромный дредноут, находился в Севастополе. Второй и последний был в австро-венгерском Триесте, но вход в Адриатическое море пока контролировал неприятель. Да и расстояние до Триеста было примерно таким же, что и до главной базы Черноморского флота.

Когда подошли к «Императрице Марии», на мостике «Дерзкого» дружно ужаснулись. Нашему флагману досталось сполна. Несмотря на подведённый под носовую пробоину пластырь, дифферент на нос был ощутимым – значит, полностью осушить отсеки не удалось. Вторая башня застыла в нелепой «позе»: развёрнута на левый борт, из амбразур торчат растопыренные орудийные стволы… Сама башня накренилась – очевидно, силой взрыва её сдвинуло с погона. Мостики вокруг боевой рубки исковерканы, а их стальные стойки-пиллерсы чуть ли не завязаны узлом. Перебитая фор-стеньга свесилась на правый борт, а позади носовой надстройки высилось бесформенное нагромождение железа, в котором нелегко было узнать переднюю дымовую трубу…

– М-да, бедная «Машка»! – пробормотал Молас. – Главное, не попасть бы нам с ней в шторм.

Пожелание командира эсминца сбылось: в восточном Средиземноморье царил полный штиль. Но идиллия продолжалась всего три с половиной часа, после чего экипажам русских кораблей пришлось основательно понервничать.

– Перископ! – жутким голосом заорал сигнальщик «Дерзкого».

Немедленно сыграли боевую тревогу. Командир приказал приготовить орудия к бою и подать наверх ныряющие снаряды. Перископ скрылся: наверное, командир субмарины заметил оживление на борту русского корабля и от греха подальше ушёл на глубину.

Загрохотали орудия. Однако после восьми выстрелов прозвучал сигнал прекратить стрельбу. Командир решил не тратить снаряды впустую: о местоположении лодки было известно весьма и весьма приблизительно, а небольшой заряд взрывчатки, заключавшийся в четырёхдюймовых ныряющих снарядах, мог нанести серьёзные повреждения субмарине в радиусе не более двух метров.

Но через десять минут на левом траверзе вновь появился бурун от перископа, а затем образовалось светлое пятно, от которого по направлению к эсминцу потянулся быстро приближающийся пенный след.

– Машина, полный! – прокричал Молас в переговорную трубу и приказал резко переложить руль на правый борт. «Дерзкий» успел повернуться к торпеде кормой, и та прошла мимо в каких-нибудь двенадцати-пятнадцати метрах от борта. Все находившиеся наверху моряки вздохнули с облегчением, хотя понимали, что в любой момент может последовать новая атака.

Сделав ещё несколько выстрелов ныряющими снарядами, «Дерзкий» устремился к месту предполагаемого нахождения субмарины. На корабле имелось и специальное противолодочное вооружение – шесть немецких глубинных бомб С/15, а также установка для их сбрасывания с кормы. Каждая бомба содержала пятьдесят килограммов тротила и оснащалась таймером; перед её применением требовалось установить время срабатывания вручную. Молас приказал сбросить серию из трёх бомб с разным временем задержки. Кажется, это был первый пример боевого применения новейшего оружия на Средиземном море.

Первый взрыв прогремел в двадцати саженях за кормой. Корпус эсминца ощутимо вздрогнул, а находившихся на