Башня времен. Заброска в советское детство - Анджей Б.

хоть среди них были вполне крепкие и духом и телом ребята, да хоть те же Костик с Ростиком, — деморализованные присутствием на стороне противника такого вот монстра, пришельца из жутковатых параллельных миров, оказались как будто в параличе. Даже и драки особой не было. Компания Короля просто надавала им, что называется, по соплям — Жека не помнил, чтобы хоть на одном лице остались после этого какие-то следы.

В этом всём и так было мало хорошего, но затевалось оно для целей несколько других. С Рюхи, Костика с Ростиком и остальных компания Короля сбила тогда денег. Сумма была не заоблачная, приблизительный эквивалент стоимости трёх бутылок водки — с каждого. Примерно такой, как помнил Жека, была тогда месячная стипендия. Водка дорожала, стипендию чуть-чуть поднимали, жалкая эта сумма раз за разом пыталась догнать свой трёхкратный спиртной и горький эквивалент, и борьба эта была бесконечной. Потом, насколько помнил Жека, стипендию вообще отменили — по крайней мере для таких оболтусов как он. А может, этого Жека уже и не застал, в конце третьего курса он получать диплом инженера-строителя передумал и институт бросил: на горизонте замаячила работа, где платили деньги (в армию его не забирали по причине плоскостопия).

Вот такие случались здесь дела в те далекие времена — во времена, в которые Жеке довелось теперь вернуться снова.

***

Под утро Жека всё же заснул, и адский трезвон Рюхиного будильника застал его в полнейшем расплохе: две или три мучительные секунды Жека метался, не понимая, где находится и кто он вообще такой. Потом палец нашёл, наконец, кнопку и всё, слава богу, стихло. Укрытый с головой Рюха продолжал дрыхнуть, его торчащая наружу пятка не шевельнулась ни на миллиметр.

Что ни говори, а технический прогресс штука полезная, сонно рассуждал Жека, глядя в окно и машинально катая по полу ногой пустую водочную бутылку. Раньше люди просыпались под вот такие будильники, что вгрызались по утрам в их сны, как безжалостные железные звери, и это считалось нормальным. Ну не было просто ничего другого. А механические эти оглушительные будильники, Жека слышал и такое, шутники заводили на три часа ночи, помещали в железное гулкое ведро и совали жертвам своего остроумия под кровать. Да уж, вот это была хохма так хохма.

Будильничный прогресс, правда, направлялся, случалось, и по не самым правильным путям. Как раз в студенческие времена у Жеки дома был электрический будильник, небольшая коробочка с кнопками и зелёными светящими цифрами. При срабатывании он пищал противным громким пиком, но главная особенность этого гениального устройства была в другом: если его не выключить, будильник этот и не замолкал — ни через минуту, ни через час, ни через сутки. Работала эта хрень от розетки, так что если люди уезжали на несколько дней из дому и забывали его отключить, спасения для соседей не предусматривалось. Бывало, топая за какими-то делами по ночным улицам, Жека слышал из окна многоэтажки характерное монотонное пищание. А кто-то — кажется, это был друг Воробей — рассказывал, что пытка электрическим этим чудом случилась в их общежитии. Там терпели двое суток, потом не выдержали и выломали-таки дверь.

А между тем за окном серело зимнее утро, и на тротуаре было тесно: народ валом валил в сторону главного институтского корпуса. Люди в пальто и шапках, в основном молодёжь, с портфелями, сумками и пакетами, брели поодиночке и стайками, обгоняли друг друга, здоровались, и изо рта у них вылетали белые облачка пара.

Рюха дрых как сурок и, похоже, идти на занятия не собирался. Жека и себе призадумался. Судя по всему, вчера вечером они здесь выпивали: во рту ощущался характерный привкус, а в висках немного побаливало. Да и сразу, ночью, было чувство, будто в голове что-то не так. Ну, тогда понятно.

Он ткнулся лбом в холодненькое стекло, решая, идти ли на пары. С одной стороны, торчать там под бесполезный бубнёж лектора (или, того лучше, тупить на практических занятиях) было вроде как ни к чему. С другой стороны, слушать тут, в комнате, глухой рюхинский храп или бродить по пустым общежитским коридорам занятие тоже малопродуктивное.

Поразмыслив, Жека решил на занятия сходить. В крайнем случае, всегда можно оттуда смотаться, хоть бы в перерыве любой из пар — некоторые, если дело было в большой лекционной аудитории, умудрялись незаметно свинтить через предусмотрительно оставленные раскрытыми верхние двери и сразу после переклички.

Мыло, зубные паста со щёткой, полотенце, раковина с торчащим из замызганного кафеля водопроводным краном в коридоре — все эти вещи были на месте, и Жека по-быстрому сделал утренние дела. А сначала ностальгически воспользовался сортиром, оставив в процессе дверь приоткрытой — лампочка там традиционно не горела. Одеваясь уже выходить, Жека обнаружил, что рукав на турецком его свитере «Бойз» измазан побелкой, да так интенсивно, что за короткое время по-человечески и не ототрёшь. Поковырялся в шкафу и натянул Рюхину полосатую кофту: тому в ближайшее время она, было на то похоже, не понадобится, а с соседями по комнате положено делиться.

Проходя мимо кухни, Жека не сдержался, заскочил глянуть на себя в зеркало: там над раковиной какая-то добрая душа приделала зеркальный кусок с отбитым углом, мутноватый, но посмотреться можно. Из этого куска на Жеку взглянул недовольный типок с чуть припухшим со сна лицом, помятый и красноглазый. Совсем ещё незрелый, пацан пацаном. Было трудно поверить, что это он сам и есть: казалось, это кто-то из другого мира заглядывает зачем-то в прободавшийся на общажной кухне непонятный пространственный портал. Был этот тип к тому же всклокоченный, нечёсаный, совсем ужас. Пришлось Жеке приводить волосы хоть в какой-то порядок, а то ведь так и на людях стыдно показаться. Это лет в двадцать пять он понял, что если стричься покороче, то и за причёской следить не нужно, одной проблемой меньше, да и выглядишь посерьёзнее. А раньше носил на голове вот такое вот, ещё и чёлку, бывало, до самого подбородка отращивал. Батя Жекин, помнится, всё не мог сдержаться: да отрежь, мол, некрасиво же, чего оно висит, а Жека отмахивался: что ты там, мол, понимаешь. Теперь, глядя на старые свои фото, вздыхал: батя-то правильно всё понимал. Но это, наверное, неизбежно, быть по молодости немного бестолочью, чудить по-всякому, искать себя.