Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

ты боялся, что твой мир мог перестать существовать. Улури говорит, что сила взрыва несимметрична, она зависит от распределения прерывающей массы!

— Что?

— Я имею в виду, тот маленький хлопок, что перебросил тебя через изгородь, был частью гораздо большего взрыва на той стороне! Дай-ка подумать… нет, в этот раз не мы инициировали, так что…

— Насколько большего?

— Я пытаюсь это выяснить! Улури?

Долгая, неприятная пауза. — Я не могу сказать. Перенос был инициирован на… Я просто не знаю.

— Предположим, прерывающей массой был… — Я замялся. — За мной гнались пятеро или шестеро парней, и…

Голова Диджей резко повернулась в мою сторону. — Поле схлопнулось, потому что перегрузилось!

— Ладно, предположим, один из них застрял. Сила взрыва зависела бы от… кхм… от того, какая его часть была в Бураве?

— Н-нет, от… э-э… того, сколько осталось на той стороне. — Она слегка позеленела. Приятно было иметь компанию.

— Предположим… предположим, это были только его ступни?

— Примерно то же, что и наш взрыв здесь, от одной до пяти микротонн… около двух унций пистолетного пороха, — прикинула Улури.

— А… эм… если прошла только его голова?

— Тысяча мегатонн, возможно, больше. — Возможно, ее метания в кресле были признаком того, что она тоже была расстроена. Если первоначальный взрыв не справился с задачей, НОРАД [102] определенно истолковал бы это как атаку: Третья мировая война, конец Земли, которую я знал.

— Есть только один способ выяснить, — сказал Эд. Я очнулся от мрачных раздумий.

— Согласна, — сказала Улури, яростно шевеля хвостом.

— Д-да, вы правы, — сказала Диджей.

— О чем, черт возьми, вы все говорите?

— У кого-нибудь есть лопата? — спросил Эд. — Нам тут надо кое-что раскопать в парке!

XIV: Встреча с Мэдисоном

Многие философии, которые люди считают благотворными, полагают насилие самим определением зла. Мы, однако, осмелимся спросить у сторонников этой идеи, кому она выгодна? Добру? Его моральные увещевания — тщетный хныч перед людьми злой воли. Выгоду извлекает зло, обнаруживая, что его жертвы обезоружены и обречены на убой своими же собственными убеждениями. Если цивилизация хочет выжить, мы должны научиться смотреть на насилие нейтрально, изучая лишь обстоятельства его применения. Инициированное, особенно в коллективных целях, оно есть сумма и итог всех несчастий, когда-либо обрушенных людьми на человека. Но в ответ на такое инициирование, не можем ли мы счесть его уместным и благим? Если не можем, то нам не нужно ждать некоего окончательного триумфа зла; он уже произошел.

— Альберт Галлатин «Принципы Свободы»

Детектив привыкает терпимо относиться к мертвым телам в надежде выяснить, кто сделал их такими. Я старался специализироваться на свежих покойниках или тех, что хранились в целости в городском рефрижераторе — никогда особо не ладил с испорченными трупами.

Одним из ярких моментов моей карьеры — собственно, тем арестом, что принес мне значок детектива, — было то, что я про себя называю «Делом о „Рвотном Пакете“». [103] Я работал в «кладбищенские» смены [104] — забавно, как их называют, — помогая в засаде на одного потрясающего «форточника». Он мог вскрыть любой замок за двадцать секунд; его среднее время внутри составляло меньше трех минут. Парень был действительно хорош, и мы все, скрипя зубами, им восхищались. Но у него была мерзкая привычка — опустошать холодильник жертвы на каждом деле; его почерк, так сказать, и экономия на продуктах.

В тот конкретный вечер у нас под наблюдением было четыре места, все с тщательно подстроенными признаками отсутствия хозяев — газеты, бутылки с молоком, свет в ванной. По счастливой случайности он выбрал мое; проникнув внутрь так же быстро, как обычно, он оставался там беспрецедентные десять минут. Я ждал, рассчитывая сцапать его на выходе.

Когда взломщик наконец появился, он дотащил пять или шесть мешков до своей машины и, как раз когда я собирался его повязать, вернулся за новой порцией! Он возвращался снова и снова. Я не выдержал напряжения: в следующий раз мы с напарником уже сидели на корточках у его заднего бампера. Я защелкнул наручники и зачитал ему его права. «Строго не для протокола, — спросил я, — почему так много ходок? Ты обычно работаешь эффективнее».

Он сидел на заднем сиденье моей машины, злой на себя, но искренне довольный, что мы оценили его работу. «Это все проклятый холодильник. У них там целая морозильная камера, полная пластиковых мусорных мешков. Я хотел ее вычистить, чтобы подколоть вас, ребята. Вот только, должно быть, она сломалась неделю назад! Все воняло, как… но у меня был свой трюк, сечешь? Я всегда мог выбросить мусор по дороге домой».

Я зажимал нос, когда мы развязывали затяжки на больших зеленых мешках для мусора. Они так и не определили точно, сколько там было людей — три головы, семь рук, пять ступней, шесть локтевых суставов. В мерзкой летней духоте Денвера эта морозилка превратилась в парилку. Все, что осталось, по сути, — это суп и кости. Рецептом я не интересовался.

Убийц мы так и не нашли. Я старался относиться к этому не столько как к потере ужина, сколько как к получению повышения. Но мой желудок почему-то так не считал. Около недели он не принимал ничего, кроме чая и тостов. Взломщик получил от трех до пяти, а потом устроился на работу к известному производителю замков. Последнее, что я слышал, — он стал вице-президентом.

Вот о чем я думал, глядя, как копает Диджей: что мы найдем на дне. Я готов даже к мумиям и высохшим индейским реликвиям, но к чему-то небальзамированному, что пролежало там неделю, и его кто-то грыз? Мамаша, передайте нюхательную соль.

Я стоял на траве рядом со штуковиномобилем Улури. Кларисса и Люси были в пути. Нам понадобится доктор — возможно, для меня, — а Люси, конечно, не хотела оставаться в стороне. Эд копал, как землекоп, принимая на себя изрядную долю указаний, которые морская свинья раздавала издалека. Я был благодарен, что мне там, внизу, не хватило места.

На самом деле все было не так уж плохо. Я подглядывал сквозь пальцы. По тому, что оставили черви, мы прикинули, что его отрубило чуть ниже колен. Улури, посчитав на своих плавниках, сообщила нам, что все здание Биллса превратилось в груду подержанных шлакоблоков. Во всяком случае, мы не уничтожили планету и не