Александр Белый - Рождение державы

– Понятно, – кивнул, сошел со ступенек и, медленно прохаживаясь по проходу, стал внимательно рассматривать каждого бойца. Ребята в глаза смотрели прямо, многие настороженно, но испуганных взглядов не было. Все они выглядели крепкими и были молоды, лет пятнадцати – восемнадцати, не старше. Именно такая молодая поросль мне и была нужна: если их приблизить, пригреть, кое-что внушить и хорошо облагодетельствовать, а затем выпустить в мир и сказать «фас», любого порвут, как Тузик грелку.

Немного в стороне от болгарской шеренги вдруг заметил незнакомую девушку или скорее молодую женщину лет двадцати пяти, одетую в декольтированное светло-коричневое платье и того же цвета кожаные башмаки. То, что это не испанка, было видно сразу, голову ее укрывала не привычная мантилья, а обычная шаль. Рядом с женщиной стоял худощавый пожилой мужчина с седой бородкой клинышком, в старенькой европейской одежде. Дворянское происхождение у обоих на лбу было написано.

– Мадемуазель! Мсье! Чем обязан? – спросил по-французски.

– Мадам, ваша светлость. Вдова Рита Войкова, урожденная Ангелова из Тырново. – Она присела в реверансе.

Дедок тоже поклонился и представился:

– Ильян Янков, ваша светлость. Был лекарем войска второго тырновского воеводы Димитра Ангелова.

– Болгарские повстанцы против осман? – что-то такое вспомнилось из той, древней истории.

– Да, ваша светлость.

– Так, это… – услышал за спиной смущенный голос Ивана. – Мне понравился парень, Данко Ангелов, а они все продавались без права на выкуп и безвозвратно. Вот и подумал, что нам лекарь нужен, а Рита… она хорошим помощником будет. Я их устроил в гостевых комнатах на втором этаже.

– Очень хорошо, брат, – оглянулся на Ивана, который, опустив глаза, шаркал по булыжнику носком ботфорта. Проговорился: Рита, Рита, называет женщину по имени. Стесняется, прямо как молодой, честное слово. – Ты все правильно сделал, вопрос предупреждения и лечения болезней для нас имеет первостепенное значение.

– Простите, ваша светлость, – дедок смотрел на меня удивленно, – вы сказали предупреждение?

– Именно так. У вас есть медицинское образование?

– Да, ваша светлость. Я окончил Кембридж, учился у великого Френсиса Глиссона![8]

– Прекрасно! О медицине поговорим завтра, а сейчас не прощаемся, встретимся за ужином, – коротко кивнул и развернулся к Ивану: – Людей распускаем.

– У них по графику вечерняя пробежка. Сержант! – позвал он Антона. – Принимай команду.

Раздав счастливой дворне безделушки, которые здесь считались исключительно ценными вещами, отправился в собственные апартаменты, где скинул просоленную одежду и отдался в руки своей довольной жизнью и подарками горничной, ожидавшей меня у корыта с теплой водой. Немного отдохнув от приятных эмоций, спустился в столовую на ужин, там наконец впервые за долгое время отведал вкуснейшую свежеприготовленную пищу. Затем, отложив на завтра отчет Марии по хозяйству, пригласил в кабинет Ивана.

– Рассказывай, брат, как все прошло? Действительно, переживал за тебя сильно.

– Да ничего в том не было сложного, только хлопотно очень. Разыскали в Марселе Пьера, с которым был в плену, он нам все и устроил. Оказалось, что по окончании войны резко сократились перевозки товаров, и в порту простаивала куча судов. Вот он и познакомил меня со своим дядей, хозяином и капитаном торговой шхуны, который берега Османской империи знает, как свой Марсель. Сговорились с ним об оплате за наем на три месяца (с посещением Кафы) и доставку в Малагу. Выторговали за работу даже немного меньше, чем предполагали, – сто двадцать пять луидоров или двести пятьдесят цехинов. В Кафу пришли через шесть дней. Что сказать? Сам знаешь, рабов там продается много, от двух десятков до сотни в день, но молодежи воинского сословия, каких ты хотел, единицы. Поэтому и сидел там почти два месяца и помаленьку хлопцев выкупал. Ты же знаешь, что пан Иван Серко подписал смешное письмо султану?

– Да, это было еще три года назад.

– Так вот, запорожские казаки теперь стали злейшими врагами Порты, а наш кошевой – чуть ли не кровником султана. Султан приказал своим янычарам и татарским мурзам, чтобы те не давали Запорожской Сечи ни одного спокойного дня. И с Речью Посполитой мы сейчас не в ладах, да и царь Московский недоволен ни Сечью, ни Доном. Так что жизнь веселая, бои и набеги идут с переменным успехом, а полон татарский, турецкий и ляшский у нас есть. Ну и у них соответственно Кафа не пустая.

Таких, каким был ты – рабов без права выкупа, – нашлось всего девять человек, купил без напряга по восемь-девять талеров за брата. С остальными казаками, которые шли на обмен или выкуп, было сложнее.

Приходил к баракам у караван-сараев и договаривался с работорговцами о цене, которую они могут получить сейчас, а не через два-три месяца. Сговорились на двадцать пять талеров. Все они знали, кого именно хочу купить и где меня найти, поэтому, как объявлялся новый полон, меня сразу извещали. Тогда я брал с собой двух ранее выкупленных казаков, приходил в барак, кланялся обществу, говорил все как есть и на том целовал крест. Встретил многих знакомых братьев-товарищей, идти к тебе хотели почти все. Пришлось сказать о твоем наказе выкупать молодежь, так что отобрали лучших хлопцев. Забирал в первую очередь сирот. Говорят, Иван Заремба уже дома, слух о Собакевиче давно распустил, и многие казаки о том поговаривают. Некоторые, правда, сомневаются.

Дончаков в Кафе тоже немало. Те, которых выкупил, – казачки добрые, из воинских семей третьего-четвертого поколения. Правда, двое еще на корабле бузить начали, а когда подошел и приказал вести себя достойно, стали посылать меня на хрен. Пришлось укоротить на голову.

Последнее время военного полона было все меньше, а наш капитан где-то услышал о восстании в Тырново и большом числе болгарского полона в Селисте. Здесь я и добрал тридцать четыре человека, все они продавались без права выкупа и возврата, бойцы – по восемь талеров, а бывшие крестьяне – по четыре. Бойцы были в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, всех, кто постарше, янычары на рынок не водили, порубили на месте. Разве что лекаря да Риту выкупил. И еще полторы тысячи серебром от твоего имени отдал для выкупа наших братьев-товарищей. – Иван вопросительно на меня взглянул.

– Правильно сделал, я бы и сам так поступил, – одобрительно кивнул ему.

– А на пятьсот двадцать в Малаге хлопцев одел. Осталось восемнадцать пиастров. Вот и все.

– Не густо. У меня тоже кроме акций Вест-Индской компании, отложенных на оплату постройки и оснащение корабля, осталось всего тысяча двести пиастров. – Подумалось, что и деткам подарок нужно приготовить, и вернуть Изабель семь тысяч серебром за латы и оружие. Что ж, придется заниматься очередной экспроприацией. В нужном мне месте денежек должно лежать немало. – Ничего, Иван, деньги скоро будут. Кстати, ты выяснил, у кого из казачков какие наклонности и предпочтения, может, мастеровые или ученики мастеров есть? Или все только саблями машут?

– Конечно, саблей махать да хабар таскать поинтересней, чем у горячего горна молотом махать. Но среди казаков, ты знаешь, почти половина в кузне хотя бы подмастерьями с молотом повертелась. Так что пятеро запорожцев, двое дончаков, двое болгар и один серб – хлопцы перспективные, испытал я их. Из серба и двух братьев-дончаков могут выйти неплохие литейщики. Дончаки говорят, что в их станице еще прадед литьем железа и бронзы ведал, но после восстания Разина семья была разорена, а они остались сиротами. Но твои станки всем понравились, троих наиболее заинтересовавшихся завтра покажу. Ну и четверых на кузнечных и слесарных работах натаскать можно. – Он помолчал, подергал свой длинный ус и продолжил: – В Толедо литейщик один знакомый есть, очень интересный мастер, он разные опыты с рудой делает, а в плавки с железом добавляет куски других чистых металлов. Надо бы этих троих к нему на учебу пристроить. Если я попрошу, он возьмет.

– Мы с тобой тоже, Иван, кое-какие понятия имеем, и не только про добавки. Однако знания лишними не бывают, – подвинул к себе лист бумаги, взял тростниковую ручку и стал делать пометки. – Возьми с собой денег да доплати ему за науку.

– Не. Денег не возьмет, но хлопцев хорошо припашет.

– А рудознатцы там есть?

– Как же, в Толедо есть целая школа рудознатцев. Школьников там немного, десяток-полтора, а начинают учиться, как и везде, первого ноября.

– Отлично, очень нужное дело. Человек пять на учебу требуется отправить. А плотников у нас нет? Мне нужны будущие корабельные мастера.

– В донских и запорожских степях какие могут быть плотники? Трое казаков, правда, помогали чайки ладить, да двое бессарабов, говорят, немного в этом деле понимают. И все.