Инженер Петра Великого - Виктор Гросов

неправильно с точки зрения педагогики, но другого выхода иногда просто не было.

Гришка же, который пришел из кузни, был полной противоположностью Ванюхе. Смекалки ему было не занимать, но вот привычка к грубой кузнечной работе въелась в него намертво. Заставить его работать напильником аккуратно, снимая металл по чуть-чуть, было почти нереально. Он норовил содрать всё одним махом, оставляя глубокие царапины. Когда я дал ему задание выковать несколько одинаковых скоб по шаблону, он сделал их все разными — где толще, где тоньше, где кривее.

— Гришка, я же тебе шаблон дал! Прикладывай, проверяй! — ругался я.

— Дык, мастер Петр, она ж железная! Чего ей будет? Держится — и ладно! На глаз вроде похоже… — оправдывался он.

Вот это «на глаз» и «держится — и ладно» было моим главным врагом. Приходилось объяснять снова и снова, что в машине, где детали должны точно подходить друг к другу, «на глаз» не прокатит. Что малейший перекос или зазор может привести к поломке. Пришлось и ему придумывать наказания — не за злость, а за раздолбайство. Запорол заготовку — иди к кузнецу, помогай ему уголь таскать или молотом махать сверх нормы. Не попал в размер — сиди и пили вручную до посинения.

«Пряником» для них всех была моя похвала (когда было за что), лишний кусок хлеба или даже ложка каши из моего скудного пайка (когда удавалось что-то раздобыть сверх положенного), а главное — ощущение, что они делают что-то важное. Я рассказывал им (конечно, без лишних деталей) о том, зачем нужны наши станки, как они помогут делать пушки лучше, как это важно для Царя и для победы над шведом. Старался разбудить в них не только страх перед наказанием, но и гордость за свою работу.

Получалось хреновастенько, честно говоря. Были дни, когда всё шло через жопу, руки опускались, и хотелось плюнуть на всю эту затею с обучением. Но были и моменты, когда я видел, что мои усилия не зря, что ребята начинают понимать, стараться, включать голову. Это был долгий, изматывающий процесс — лепить из этого сырого, необученного материала настоящих мастеров. Но без этого все мои станки и замки так и останутся единичными прикольными штуками, не способными изменить производство в целом. Кадры решают всё — этот лозунг из будущего был актуален и здесь, в петровской России.

Время шло, и моя маленькая «школа» начала давать первые всходы. Несмотря на все трудности, лень и тугодумие, мои пацаны — Федька, Ванюха и Гришка — потихоньку втягивались, осваивали новые для них фишки и, самое главное, начинали думать по-другому. Метод кнута и пряника, мои терпеливые объяснения на пальцах, а главное — то, что они своими глазами видели, как работают новые механизмы (токарный станок уже вовсю шуршал, обтачивая цапфы, а сверлильный потихоньку собирался в углу) — всё это делало свое дело.

Эти трое стали моей опорой. Они уже были настоящими помощниками, на которых можно было положиться. Понимали меня с полуслова, перенимали мои методы, мою требовательность к качеству. Глядя на них, и другие работяги на заводе начинали потихоньку менять свое отношение. Если уж эти вчерашние пацаны смогли освоить «петровские хитрости», значит, не так уж они и страшны?

Более того, к моей «команде» стали присматриваться и другие молодые подмастерья. Некоторые подходили, просили показать, объяснить. Я никому не отказывал. Если видел в парне реальный интерес и желание учиться, брал его «на карандаш», давал какое-нибудь простое задание, присматривался. Так у меня появилось еще несколько «кандидатов» в ученики.

Конечно, до создания полноценной команды спецов было еще как до Луны. Мои ребята только начинали. Им еще учиться и учиться. Но главное — лед тронулся. Появились люди, готовые работать по-новому, люди, которые видели смысл в точности, в расчете, в новых технологиях. Это были мои первые последователи.

Я сейчас не просто строю станки и улучшаю замки, я меняю мозги людям. А это, пожалуй, было поважнее любого железа. С такими помощниками можно было браться и за более сложные задачи. И недостроенный сверлильный станок уже не казался такой уж несбыточной мечтой.

Глава 13

Жизнь на Охтинском заводе, казалось, вошла в свою колею. Ну, как колею — неспешную, тяжелую, но предсказуемую. Моя каморка превратилась в настоящую мастерскую, где под моим началом пахали уже не только старый Аникей да алкаш Прохор (которого я всё чаще посылал на подсобные работы), но и мои три ученика — Федька, Ванюха, Гришка, — да пара толковых слесарей, которых мне дали после скандала с Клюевым. Работа над сверлильным станком шла медленно. Станина уже стояла, собирали переднюю бабку, кузнец ковал длиннющее сверло по моим эскизам. Параллельно мы допиливали улучшенный фузейный замок — пробная партия показала себя неплохо, осечек стало реально меньше, и поручик Орлов уже подумывал, как бы про это в Питер доложить.

Я понемногу осваивался в столице. Город строился, шумел тысячами голосов. Научился ориентироваться в этом лабиринте улиц и каналов вокруг завода, раздобыл себе одежду поприличнее (спасибо Орлову, помог выбить мне небольшое жалованье как «мастеру по особым поручениям»), даже завел пару осторожных знакомств среди немцев-мастеров, у которых можно было подсмотреть какую-нибудь заморскую фишку или достать нормальный инструмент. Жизнь, конечно, была не сахар — пашешь от зари до зари, жратва паршивая, вечная питерская сырость, — но по сравнению с первыми неделями в Туле это был почти курорт. Главное — у меня было дело, которое захватывало целиком, заставляло мозги скрипеть на пределе и давало чувство, что я тут не зря копчу небо.

И вот, когда я уже начал думать, что наступило затишье и можно спокойно доделывать станок и замок, меня снова дернули. На этот раз посыльный прибежал не от Шлаттера, а из самой Артиллерийской Канцелярии, что на Литейном дворе. Велели явиться немедленно к генералу артиллерии — тому самому, что меня принимал, когда я приехал. Сердце екнуло — чё опять? Неужто кто настучал? Или проверка какая?

Надев свой лучший (и единственный) приличный кафтан, я попер на Литейный. Капитан Краснов, адъютант генерала, встретил меня уже без прежней снисходительности, скорее, как равного, хотя и по званию ниже плинтуса.

— А, Петр Смирнов! Проходи, тебя ждут. Дело важное есть.

В кабинете генерала, кроме него самого и Краснова, был еще один мужик — морской офицер в синем мундире с золотыми нашивками, походу, капитан первого ранга. Лицо обветренное,