Бурят - Квинтус Номен

может, да и породу держу — а мужики добро помнят. По всей округе у мужиков потомки моих першеронов… были. Но и сейчас мужики и еду мне в достатке привозят, и прочее все. Может, надеются, что я снова першеронов заведу…

Николай Павлович оглядел сильно поношенный (если не сказать заношенный до дыр) сюртук старика:

— Надо бы тебе приодеться. Максар, бери свой взвод, мчись в Псков. Там найдешь лучшего портного, пусть возьмет с собой все, что нужно чтобы обшить… Константин Александрович, а звание какое ты выслужил?

— Да не служил я, внучек. Как в пятнадцать ногу сломал, так и хромаю. Так что я по цивильной части, до революции вот за поместьем смотрел, а нынче… нынче просто живу тут.

— Маскар, все, что нужно, чтобы одеть господина… ростом с меня, два раза одеть с ног до головы, от исподнего до фрака и пальто. Три раза одеть, а в исподнее — так семь. Оюнгэрэл, быстро по деревням окрестным пройдись, купи еды, чтобы нам на пару дней хватило и Константину Александровичу на неделю. Мы здесь до завтра остановимся.

— Внучек, так не надобно мне столько всего, мне и жить-то осталось…

— Андреевы даже на смертном одре должны честь рода держать, а тебе до него еще жить да жить. Медвежий домик-то бабули Андамы цел еще?

— Да куда ж он денется-то, красть оттуда нечего, да и мужики его… опасаются. А пришлые кто, так и не найдут его.

«Медвежьим домиком» в семье именовали какое-то подобие дацана, вот только бабушка Андама буддисткой все же не была и домик обставила в традициях своего рода. При входе стояли две резных колонны, а на стене напротив — скалился медведь. Тоже резной, каменный. В домике все было каменным, и раскрашено все было в красный, синий, желтый и болотно-зеленый цвета, только медведь был все же бурый с белыми клыками. Когда-то белыми…

Маскар привез портного из Пскова к вечеру на следующий день, со всем необходимым привез (удалось в городе все купить, хотя и за очень большие деньги), и с тремя помощниками. Причем Маскар его даже не заставлял ехать, а просто сообщил, сколько «господин готов заплатить за работу». Портной поверил, ведь только за то, что он показал где в городе можно ткань купить нужную, этот монгол ему два червонца золотых отдал. Ну а что пришлось еще и извозчика нанимать, так как все эти швецы верхом ездить не умели, лишь укрепило решение этого угрюмого ингерманландца. А еще он действительно поверил, что заказчик точно не из мужиков: монгол сперва поинтересовался, уж не из жидов ли портной, а получив отрицательный ответ, еще и потребовал «показать доказательство». Дворяне-то у жидов обшиваться извечно брезговали…

Ну а то, что почти трое суток всей швейной бригаде пришлось работать с рассвета и до заката — так за такие деньги и ночью работать не грех. Так что спустя три дня Константин Александрович стал выглядеть франтом — а чтобы какие злые люди тому не позавидовали, рядом с его домишкой встали четыре юрты, в которых поселились два взвода бурятских воинов. Временно, как сказал «внучек», пока советская власть не станет по-настоящему людей защищать…

Иосиф Виссарионович не так давно был очень удивлен, когда к нему в Ставку Юго-Хападного фронта приехал «представитель союзника». Понятно, что пускать к члену РВС какого-то неизвестного инородца в цветном халате никто и не собирался, но тот попросил сообщить Сталину, что он «привез важное и строчное сообщение от товарища Бурята». Сообщение было очень коротким, но именно оно помогло столь быстро взять Львов и выкинуть поляков за пределы губернии. Потому что информация в нем была действительно исключительно важной: «товарищ Бурят велел передать, что офензива читает все ваши радиограммы». На любые уточняющие вопросы гонец отвечал, что он даже сам не понимает всех переданных им слов: заучил, как велено — и всё. Но заучил он именно всё, и правильно заучил, что доказала первая же операция, которую — после согласования всех деталей с товарищем Егоровым — Юго-Западный фронт провел «в полном несоответствии» с полученной из Москвы директивой.

С тех пор времени прошло немало, однако встретиться с «бурятом» товарищу Сталину пока не удалось. Хотя наслышан он был о делах Бурята немало, и особое уважение вызвало его выступление на переговорах в Риге, когда он заявил:

— Еще Польша вернет нам всех пленных красноармейцев. Живыми и невредимыми. Если же с ними какие непотребства поляки совершат, то я заранее предупреждаю: сюда приедут четверть миллиона монголов и в Польше населения вообще не останется! Не хватит на это четверти миллиона — я и полмиллиона приведу, и миллион, но обещание выполню…

Поляки ему поверили: несколько «монгольских» отрядов уже показали, что проделать такое им под силу — ведь европейская военная наука даже не предполагала, что кавалерия может вскачь передвигаться по лесам, а теперь все еще не понимала, как такое в принципе возможно. И на всякий случай поляки зверства в отношении пленных прекратили.

А теперь Сталин в Москве ждал подполковника Андреева, страстно желая задать ему несколько очень важных вопросов — вот только ждать ему (и не только ему) пришлось довольно долго. Потому что просто время уже не бежало, а мчалось, и две недели кажутся почти что вечностью.

Попрощавшись с племянником, когда-то «оставленным по хозяйству», Николай Павлович зашел в Медвежий домик, обустройство которого знал с детства. Подошел к левой колонне, аккуратно вставил в щель, едва заметную в резном узоре, лезвие шашки. Все же мастера тогда были неплохими, стенка колонны отошла как по маслу. И из углубления в нижней части этой колонны, дополнительно прикрытым каменным же диском, он вынул три небольших мешка, сделанных из толстой — почти как мешковина — материи. Три двухпудовых мешка с лобанчиками, которые ему передал граф Орлов по приказу Николая «на разведывание земель бурятских во славу России». Затем оттуда же он извлек и аккуратно упакованное в небольшие деревянные шкатулки «приданое бабушки Андамы». Та, уже будучи совсем старой, сказала, что это золото и камни драгоценные ее отец отправил в Россию с зятем чтобы оно не досталось китайцам, которые уже всерьез принялись грабить монголов — собственно и саму Андаму они выкрали, пытаясь получит за нее выкуп этим золотом. И что дед, приданое это принимая, поклялся «вернуть все по первому зову или же потратить его на благо бурятского народа». Не вернул, поскольку «зова» не было. И