Кинжал Немезиды - Дмитрий Чайка

закончил он, показывая на север полуострова. — Рыба нас сильно выручает.

— Вам нужно дойти вот сюда! — я ткнул в центр Греции. — Это лучшие реки и лучшие травы.

— Фессалия? — несказанно удивился Анхис. — Но это же далеко!

— Всего пять дней пути на юг от горячих ключей, — усмехнулся я. — Мир не так уж и велик, отец. Нужно взять все, что восточнее хребта Пинд. Хороших пастбищ у нас просто нет. Несколько лугов вокруг Олинфа не в счет. Если мы заберем Фессалию, то через пять лет у нас будет лучшая конница мира.

— Большая земля, — задумчиво теребил бороду Анхис. — Даже больше Вилусы.

— И там куда больше рек, — в тон ему ответил я. — Лес, зерно и кони. Через пять лет вы будете богаче египетского фараона.

— Первый корабль с лесом ушел на юг, — испытующе посмотрел на меня Анхис. — Мы хотели бы получить железные плуги, кирки, клинья, топоры, тесла и оружие.

— Вы все получите, — кивнул я. — А еще получите ткани, стекло и красивую посуду. Вы подарите своим воинам столько добра, что они не только Фессалию, а даже Додону возьмут.

— Мы позовем в поход соседние племена, — произнес вдруг Комо, изрядно оживившийся при слове «добро». — Если за лес и правда придет такая роскошь, то сбегутся парни со всей Фракии. Мы их купим за оружие и добычу. Твоего брата, Эней, уже считают удачливым вождем. Наши воины ходят в серебре и едят с расписной посуды.

— Тогда рубите еще лес, — ответил я. — И готовьте поход на следующую весну.

Я лежал на соломенном тюфяке и смотрел в потолок. Рядом вовсю сопела симпатичная девчонка, присланная заботливыми хозяевами для обогрева постели, а вот мне после тяжелого дня что-то не спалось.

На перемудрил ли я? Фессалия никогда не имела своих царей. Даже когда Филипп Македонский объединил Грецию, там все еще правили родовые вожди, поставлявшие лучшую конницу того времени. Не пытаюсь ли я совершить невозможное? Пока не знаю. Даже если это лоскутное дардано-греко-фракийское одеяло когда-нибудь расползется, ну и пусть. Все равно останется развитое коневодство, и будут лошади не чета нынешним. Отец прав, еще один приплод, и пастбища Олинфа станут тесны. У нас всего три-четыре года… Кобылы ведь начинают жеребиться именно в этом возрасте.

— Я не буду думать об этом сегодня, — буркнул я, слегка отодвигаясь от жаркого бока той, чьего имени даже не знал. — Я подумаю об этом завтра. А нет, завтра мы отплываем. Завтра я об этом тоже не подумаю. Мы же идем в Микены. Интересно, вытащил Тимофей Феано? Вот ведь угораздило глупую бабу! И какая муха, скажите на милость, ее укусила?

Девчонка, лежавшая рядом, вдруг потянулась гибким телом и прижалась ко мне с самыми недвусмысленными намерениями. Маленькая ручка, жадно шарящая по телу, так мешала мне думать, что я спросил.

— Что это ты проснулась? Вот неугомонная!

— Повторить надо, — она бесхитростно смотрела мне в глаза. — Так я вернее понесу.

— А тебе это зачем? — нахмурился я.

— Так всему роду почет великий, — непонимающе посмотрела она на меня. — А если сына рожу, у меня от женихов отбоя не будет.

— Так! — отодвинул я ее и хлопнул по круглой заднице. Внезапно возникшее настроение порезвиться тут же пропало напрочь. — Иди-ка ты, милая, к себе!

Она печально вздохнула и вышла, бросив на меня плотоядный взгляд. Такие вот они простые, фракийцы… Я хотел было продолжить свои размышления, но черная воронка усталости уже тащила меня в непроглядное облако сна.

— Египет! — думал я, когда озабоченная любовью и повышением социального статуса прелестница меня покинула. — Если Феано сгинула в своем крестовом походе, то кто поедет в Египет вместо нее? Неужели придется задействовать план Б?

Глава 14

В то же самое время. Пелопоннес.

Полное равнодушие — это все, что чувствовала сейчас Феано. Она так устала бояться, что почти уже умерла. Она ходила, дышала и даже ела, но понемногу превращалась в тень. Огромное войско, что собрал на ее серебро царевич Орест, уже миновало Коринф, разорив его земли дотла. Горожане укрылись на неприступной скале акрополя, что вознеслась над морем на тысячу локтей, и с тоской смотрели, как угоняют их стада и жгут деревни. Дым поднимался везде, куда ни кинь взгляд. Разноплеменная орда, которая тащилась по землям Ахайи, пожирала все словно саранча.

Ее везли в повозке, с крепкой стражей из беглых микенцев, и не отпускали одну даже до ближайших кустов. Ее собственную охрану из троянцев перебили еще в начале зимы, когда даже до самого тупого из них дошло, что нужно бежать. Бежать не вышло. Их перехватили колесницы, воинов издевательски расстреляли в упор, а Феано, связанную как овцу, отвезли назад, в Дельфы. Электра тогда отобрала ее нож в виде птичьего пера. Сказала, что он ей самой пригодится.

— Сука! — шептала Феано. — Ненавижу тебя! Даже больше, чем мачеху! Убей тебя лихоманка, тварь лицемерная.

Самое смешное заключалось в том, что царевич Орест от своего обещания не отказывался. Просто ему нужно было утрясти кое-какие дела с отцовским наследством. Ванакс Микен — а именно так он теперь именовал свою особу — вел себя с ней подчеркнуто вежливо, что странно, потому что его сестра, напротив, бросала на бывшую подругу жаркие, многообещающие взгляды. Такие, от которых Феано пробирало до костей.

Они уже прошли всю Коринфию, и войско, состоявшее не только из жителей Дельф, но и из локров, беотийцев, абантов, этолийцев, дорийцев и даже из безземельных афинян, с упоением грабило деревни и сжигало дома. Разорение было страшное. У Феано, которая помнила эти земли цветущими, даже сердце сжималось, когда она видела растерзанные женские тела и мужчин, которых перед смертью пытали, чтобы выведать, где они прячут зерно. Такая вот она, война. Горе, кровь и смерть. И Феано зажмуривала глаза, видя голодных детей, тянущих к ней руки. Ей нечего было им дать.

Все разъяснилось через три дня после того, как войско Ореста разорило Немею, самый юг коринфских земель. Отсюда рукой подать до узкого прохода в Арахнейском хребте, что вел на юг. Вся Ахайя такая, изрезанная горами до того, что царям нет нужды устанавливать границы. Боги сделали это