Рандом (СИ) - Ирина Е. Булгакова

Хотела крикнуть я, но вместо этого отвернулась, уходя от обстрела его глаз. От губ, способных лишить меня дыхания.

- Ладно. Поиграли и будет, - тихо сказал Макс. Поворочался, сползая на кровать. – Тебе полегчало, я смотрю. Тогда поднимайся. Пока ты тут прохлаждалась, я скатался к бабе Шуре. Короче, яичницу будешь?

- Черт, у тебя есть яйца?

Макс хмыкнул, поднимаясь с кровати.

- Ты в этом сомневалась?

- У бабы Шуры же все куры сдохли!

- Так она новых завела. Отстала ты от жизни, Влада. Плохо несутся, это факт. Но для меня десяток-другой баба Шура насобирала.

- Ма-а-акс. Ма-а-а-ксик, ты поделишься?

Он вздохнул.

- Как просить будешь.

- Максик, слушай, хорошо буду просить! Ну пожалуйста!

- Куда от тебя денешься. Договорились. Вставай давай. Я жду тебя в ресторане.

Все время, пока я толкала себя к шкафу, заставляла снимать с плечиков упирающуюся одежду, меня не оставляла мысль о том, что мне уже не светит хорошее самочувствие. Никогда. И все мои планы на будущее должны сначала пройти в игольное ушко вечного похмелья, постоянной тошноты и слабости. Не понимаю, как все они могли вечно вливать в себя такую мерзость, зная, что на следующий день обречены?

Спускаясь по парадной лестнице фешенебельного отеля, я дала себе слово, что брошу пить. И не только потому, что веселье, казавшееся безбашенным, на следующий день обернулось чувством стыда. Я не хотела себя обманывать, не хотела сходить с ума. Даже на время. Смотреть на все, что творится вокруг трезвыми глазами – путь это будет мое решение. Мой выбор в мире, где все решено за меня.

Ресторан встретил меня празднично. Солнце, отыскавшее окошко в бесконечно плотном графике, резвилось в бокалах, расставленных на столах, закручивало пылевые вихри в столбах света. Словом, делало все, чтобы загладить вину за долгие пасмурные дни. Но я видела, как город щурится, оконными портьерами заслоняясь от нежданной милости.

- Яичницу будешь? – спросили откуда-то сбоку голосом Сусанина.

- Ага, – ответила я и вместе со мной ответил кто-то еще.

Я повернула за колонну и оказалась не готова к осуждающему взгляду темных глаз. Кир сидел на столом и смотрел на меня так, словно вина за все происходящее в его жизни лежит на мне. В душе шевельнулась досада: почти за двое суток отсутствия я так и не удосужилась его предупредить. Но ведь он мог и догадаться, как мне было плохо! Ну почему я должна всех понимать, а меня никто! Злая, я плюхнулась на стул.

Видимо, на это ушла вся моя смелость, потому что на то, чтобы посмотреть Киру в глаза злости уже не осталось. Я знала, что он сидит на другом конце стола, дышит, занавесившись длинными волосами. Потерянный больше обычного, он пытается достать меня осуждающим взглядом, который никак не находит цель.

- О! Влада объявилась. – На пороге кухни появился Сусанин, подпоясанный фартуком. Он постоял, излучая жизнерадостность и спокойствие. До такой степени, что мне стало завидно. – Тебе сколько яиц? Два, три?

- Какая роскошь, - буркнула я.

- Значит, три. А тебе, Кир?

- Два, - встряла я. – Я больше не съем.

- Мне тоже, - бросил Кир куда-то в пол.

- Понятно. Хрен вас откормишь.

Сусанин исчез. Мы сидели, уставившись каждый в свою точку. Кир молчал и я постепенно успокоилась. И тогда он еле слышно сказал:

- А если я пропаду, ты тоже не станешь меня искать?

Я вздохнула.

- Никто не станет нас искать, Кир. Давно пора привыкнуть к этой мысли. Мы потеряли сами себя. И никому нет до нас дела.

- Меня не интересуют все. Я спросил тебя.

- Буду, - соврала я. И он мне не поверил.

- Ты помнишь, что я сказал тебе, когда мы встретились?

Я помнила, я не смогла бы забыть нашу встречу никогда. На третий день после конца света, я выползла из укрытия, в котором просидела без малого сутки. Без сна, без еды, без надежды. Я шла по улицам незнакомого города, который не смог родиться и в кошмарных фантазиях. Бродить среди полулюдей-полутрупов, перешагивать через мертвецов, продираться сквозь баррикады тлеющих машин, вздрагивать от взрывов – далеких и близких, стирать с лица пепел, падающий сверху, видеть, как умирают раздавленные люди с выпущенными внутренностями, как захлебываясь кровью  - без стонов, без всхлипов - несут всякий обыденный беспричинный вздор — и думать лишь об одном. Кто создатель этого хоррора, супер-мега-масштабного фильма ужасов?..

Страх был, я помню. Наверное, он был. Но еще больше я боялась, когда сидела в кафе, сводя себя с ума сотнями попыток достучаться до разума официантки.

Я тащилась по дороге. Мне хотелось то ли домой, то ли умереть. И вдруг в какофонию звуков, прорвался одинокий крик.

- Люди! Лю-юди! Прошу вас, откликнитесь! Хоть кто-нибудь живой!! Лю-у-уди!

Я пошла на голос вовсе не потому, что возрадовалась товарищу по несчастью. Крик казался мне такой же составляющей происходящего. Мне было по пути – я осознала, что хочу домой, к маме. Я ведь ничего и не пыталась сделать! Боже, какая я дура! О, у меня наверняка имелись в запасе – наверняка имелись! – слова, возвращающие маму к жизни!

Приняв решение, я тут же его нарушила – движимая заунывным «лю-у-уди», я отклонилась от маршрута.

Худой мальчишка сидел на коленях посреди двора-колодца.

- Э-эй. Кто-нибудь! Отзовитесь! Что происходит?! Ну пожалуйста, хоть кто-нибудь, прошу вас! Разве я так много прошу, Господи! Пусть хоть кто-нибудь мне объяснит, я хочу понять! Умоляю, пожалуйста!!

Мальчишка кричал, почти выл. Протяжные гласные звуки уносились наверх, вырывались в небо, покрытое плесенью темных с проседью облаков. Я стояла в арке. Я ждала. Я надеялась, что ему ответят.

Сверху падали серые хлопья и застревали в черных длинных волосах мальчишки.

- Эй, - не выдержала я. – Ты живой?

Пока он поворачивал голову на мой голос, я успела удивиться непривычности. То, что кто-то отреагировал на мой вопрос, показалось мне противоестественным. Я успела привыкнуть к другим правилам.

Ты кто, ангел? – спросил он, когда его обреченный взгляд нащупал меня…

Теперь я сидела за столом ресторана в «Астории». Из кухни вкусно пахло. Со мной рядом был тот же Кир, тот же город. И то же бесконечное ожидание ответов на прежние вопросы.

- Налетай, молодежь.

Две тарелки, откуда на нас пялилась оранжевыми кругляшками яичница-глазунья, возникли на столе. На скатерть со звоном