Пораженец (СИ) - "Д. Н. Замполит"

Нет, я понимаю, выглядит “АМО-Воин” страшновато — никаких гнутых поверхностей, исключительно плоские листы, все прямое, рубленое, как в броневиках. Но генералам же не на приемы предстоит кататься, а по фронту. Инерция мышления — страшная сила.

И так во всем. Вот, лучшие в мире радиостанции. Реально лучшие, пусть по характеристикам и уступают чуть-чуть паре-тройке забугорных моделей, но нашими не в пример удобней пользоваться! Это в радиосвязи я хрен да нихрена понимаю, а вот в том, как должна выглядеть продукция для массового юзера, всем в мире очков сто вперед дам. Ну ладно, пятьдесят. Да хоть десять — все равно наши станции лучше. Но флот свою снобскую морду воротит и предпочитает покупать французские да немецкие. Немецкие, Карл! Ничего, мы на таких закупщиков папочку собираем — и почему от наших станций отказались, и сколько у них денежек появилось после контракта с иностранцами. А начнется война, дадим ход, чтобы получателей германских откатов под трибунал подвести.

У Каретного ряда Антон свернул на Божедомку, объяснив, что лучше дать кругаля через Капельский и Каланчевку, чем ковыряться в вечной толчее на Сухаревке, рискуя придавить пешехода. Да и лихие ребята вполне могли втихую сбить замки с медленно ползущего грузовика и стырить часть груза. Хотя чем им поможет накиданная в кузов методическая литература Центросоюза — бог весть…

Башня Казанского вокзала смотрелась уже вполне солидно, особенно вблизи, примерно от Императорского павильона. Строить новое здание начали еще два года назад, конкурс на проект выиграл, как и в моем времени, Щусев. Но малость лажанулся, на плоских чертежах все смотрелось отлично, но архитектор не учел, что на башню будут смотреть снизу вверх. И вот тут сыграла оптическая иллюзия, зрителю с тротуара казалось, что башня заваливается назад, на пути. Пришлось разбирать и надстраивать четвертый и пятый ярусы и сейчас над ними заканчивали шпиль.

Помимо главного входа с башней, успели построить багажное отделение и подвести под крышу здание третьего класса, поднимали стены и других корпусов. А поскольку шехтелевский вокзал Ярославской дороги стоял уже лет девять, площадь наконец-то приобретала такие знакомые очертания.

За годы нашего знакомства фон Мекк и поседел, и полысел и теперь очень походил на свой же портрет кисти Кустодиева. Вася Собко еще держался, но у него голова и борода тоже “соль с перцем”. Дожидались они меня за боковым столиком в кабинете Николая Карловича, где попивали чай с баранками, по московскому обыкновению.

— Наши-то ваших как, а, Михаил Дмитриевич? — заявил фон Мекк вместо приветствия и кивнул на Кубок Москвы на специальной полочке.

Болельщиком он оказался завзятым и страстным и почти забыл лошадей, картины и автомобили. Справедливо полагая, что спортивная дружина лучше, чем боевая, он все свободное время теперь отдавал футбольной команде путейцев. И встал на дорожку превращения ее в профессиональную, выделив игрокам один день в неделю для тренировок и доплачивая из своего кошелька. И надо сказать, футболки в черно-красную полоску не раз заставляли трепетать противников не только в Москве, но и в Питере, Киеве, Варшаве и Одессе. А московский кубок стоял под сенью клубного флага — красного паровоза на черном фоне. Знал бы Николай Карлович, насколько идеологически выдержанную символику он придумал… И что заводские и путейские футболисты все как один проходят подготовку дружинников…

А вообще, надо бы ему идею мерча подкинуть, он оценит. Ну там, кепки-шарфики, глядишь, и футболки с бейсболками, как допустимая в городе одежда, приживутся раньше.

Пока мы пикировались, Вася глядел на нас, как на безумных и пришлось рассеять его недоумение, рассказав о принципиальном противостоянии “Торпедо” и “Локомотива”. После чего мы, наконец, перешли к делу.

— Проблему вижу так, — начал я очередной вброс. — Если начнется война, вагонный парк будет мобилизован под военные перевозки.

— Разумеется, и судя по масштабу предполагаемой войны, в очень большом размере, — согласился фон Мекк.

— Возникнет дефицит вагонов, и это отрицательно скажется на коммерческих перевозках.

— Ну так что же, это обычные военные тяготы, — заметил Собко.

— Боюсь, не все с этим согласятся. Вот представьте себе эдакого Тит Титыча, ему товар везти нужно, а вагонов нет. Что он делать будет?

— Ну, тут к бабке ходить не нужно, найдет кому взятку всучить и получит желаемое, — пожал плечами Николай Карлович.

— Во-от! А таких титычей будет не один и даже не сотня.

Железнодорожники помрачнели. Они прикинули масштаб проблемы, ожидаемый объем и частоту взяток и по всему выходило, что некоторым их сотрудникам будет куда выгоднее “торговать” вагонами, нежели исполнять свои обязанности. А кое-кто может и специально создавать нехватку. И никакими контролерами и надзирателями за контролерами задачу не решить.

Они перекинулись парой слов, подумали и Мекк, указуя баранкой, выдал идею:

— Как вы там говорите, Михаил Дмитриевич, “Если процесс нельзя остановить, его нужно организовать и возглавить”, так?

— Так.

— Вы что же, сами собираетесь брать взятки? — опять заподозрил в нас рехнувшихся Василий Петрович.

— В некотором смысле, — поиграл бровью фон Мекк. — Я предлагаю организовать своего рода биржу, где выставлять на торги свободные вагоны.

— Ловко, ей-богу, ловко! — захохотал Собко. — А что, одно дело если они прикарманят деньги из воздуха, тут их прихватить не на чем, а другое если мимо биржи… Толково, толково… А деньги с биржи пустить на путевое строительство… Эдак мы дорогу на Мурман за два года закончим, а на Сочи вообще за год!

— Да куда пустить деньги это вопрос второй, например, на поддержку семей мобилизованных путейцев. Или раненым.

И они кинулись обсуждать детали, цитируя друг другу приказы по министерству, инструкции и циркуляры. Я только изредка вставлял пару слов, в основном, по части безопасности процесса.

Глава 17

Зима 1914

Из Сараево телеграфируют: Сегодня днем был взорван прибывший в Сараево военный губернатор Боснии и Герцоговины генерал-фельдцехмейстер Потиорек. Злоумышленник бросил в генерала бомбу, последний неудачно пытался отразить ее рукой и был ранен осколками. Убийца застрелен чинами полиции при сопротивлении. Перенесенный в конак генерал вскоре скончался. Покушавшийся опознан как Рауф Мехмедбашич, известный в политических кругах националист.

Мы успели почти все.

Даже Эйнштейн доехал до Москвы и прочитал пять лекций — и пусть в декабре, в самую холодрыгу, зато с аншлагом. Послушать Альберта съехались, наверное, все физики и все студенты физико-математических отделений российских университетов. Помимо изложения основ теории относительности он еще и показал вывод уравнений, над которыми работал последние годы. А уж когда он обратился к аудитории на русском…

На руках носили, в самом прямом смысле — после первой же лекции донесли из Политехнического музея до “Метрополя”, где его осадили репортеры и поклонники. И нам с Лебедевым и Митей приходилось каждый раз при выездах с Эйнштейном идти на всякие ухищрения. Хорошо хоть в гостиница построена с несколькими выходами, и мы их использовали все до единого.

Три вещи произвели на него наибольшее впечатление — широкие русские просторы, не менее широкое русское гостеприимство и Физическая лаборатория в Народном университете, которой ведал как раз Лебедев. Неоновые трубки хорошо шли в Америке, да и Европа новых веяний не чуралась, и денег Петр Николаевич в оснащение вбухал немало, чем заслуженно гордился.

Побывал Эйнштейн и у нас в доме, проникся новыми идеями в архитектуре и перезнакомился со всеми обитателями. И уже на вокзале, когда провожали его в Швейцарию, сказал мне, что задумался, а не переехать ли сюда.

— Вы, главное, в Германию не переезжайте.