Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов

Он картинно пожал плечами, и эта простая, обезоруживающая выходка стала последней каплей. Зал взорвался хохотом — искренним и облегченным. Старый князь Долгорукий добродушно крякнул в бороду, Меншиков, оценивший изящество маневра, заулыбался во весь рот, а Брюс позволил себе едва заметную усмешку. Алексей выкрутился, вышел из ситуации победителем, показав себя человеком с самоиронией, способным держать удар.

Мальчик вырос. Он научился импровизировать, чувствовать момент, играть на публику. Проект «Наследник» можно считать успешным.

Позже, когда шум в зале утих, превратившись в сытый гул довольных царедворцев, я нашел Алексея в тихой нише за тяжелой бархатной портьерой. Он стоял у окна, прижавшись лбом к ледяному стеклу, и смотрел на заснеженный сад. В застывшей линии его плеч угадывалась борьба — остатки адреналина, смешанные с горечью. Он все еще был на взводе, но руки, сжатые за спиной в замок, чуть подрагивали.

— Это был твой лучший ход за весь день, Алексей Петрович, — тихо сказал я, подходя и становясь рядом.

Он удивленно обернулся, в глазах мелькнула тень обиды — ждал, видимо, нотаций.

— Попроситься в поход было глупостью, — сказал я. — Чистой воды мальчишество. Но вот так вывернуться, обратить все в шутку, когда на тебя смотрит сотня волков, готовых рвать… Этому не научишь по книгам. Ты заставил их смеяться вместе с тобой, а не над тобой. Это дорогого стоит.

Мальчишеский восторг на его лице медленно угас. Он отвернулся к окну и тяжело вздохнул, выдохнув на стекло облачко пара.

— Я ведь и вправду хотел, — признался он почти шепотом. — Увидеть все это. Быть рядом. Не в бумагах копаться, а…

Он не закончил. И не нужно было. Я положил руку ему на плечо.

— Ты думаешь, батюшка оставляет тебя здесь от недоверия? Он оставляет тебя, потому что доверяет. Здесь, в столице, война будет не менее жаркой. Без пушек, без знамен. Интриги, доносы, подкупы. Враг будет бить по казне, по приказам, по твоим людям. Удержать тыл, Алексей, — задача посложнее, чем взять вражеский город. Отец оставляет тебя своим наместником.

Он медленно повернул голову. В его глазах отразились отблески свечей из зала, в этом неровном свете я увидел, как уходит последняя детская обида. Он вдруг понял весь масштаб ответственности, которая на него обрушилась.

— Я… справлюсь? — в его голосе прозвучало не сомнение, а вопрос к самому себе.

— Справишься, — ответил я твердо. — Потому что ты уже не один. За твоей спиной — «Щит» Ушакова, казна Морозовых, ум Брюса. И мои заводы. Твое слово здесь — закон. Помни это.

Он долго молчал, глядя мне в глаза. А потом коротко, по-мужски, кивнул.

— Спасибо за урок, Учитель.

С этого дня все завертелось еще сильней. Подготовка к «Императорскому обозу» поглотила нас целиком. Мой кабинет стал перекрестком, где сходились все дороги Империи. Я спал урывками, прямо в кресле, подпитываясь крепчайшим кофе, который мне варил молчаливый денщик. Дни слились в один нескончаемый спор.

— … нет, Государь! — доказывал я, тыча пальцем в чертеж «Бурлака». — Мы не можем вешать на него дополнительные бронелисты! Он и так на пределе веса! Он просто увязнет в первой же весенней луже где-нибудь под Варшавой!

— А я тебе говорю — вешать! — гремел Петр, стуча кулаком по столу так, что подпрыгивали чернильницы. — Чтобы у каждого курфюрста при виде наших черепах поджилки тряслись! Красота тоже оружие, Смирнов!

Каждый день — битва. С упрямством Государя, с жадностью купцов, с собственной усталостью, которая свинцом наливала тело. Я правил чертежи, допрашивал гонцов, орал на поставщиков, пытаясь собрать из сотен разрозненных, вечно конфликтующих деталей единый, работающий механизм.

Именно в разгар этой лихорадочной гонки, когда, казалось, я уже окончательно увяз в бумагах и спорах, из Игнатовского пришел сюрприз.

Это началось с земли. Низкая, неприятная дрожь прошла по промерзшему двору, заставив дребезжать посуду на столе и тонко звенеть стекла в окнах кабинета. Я оторвался от чертежей, прислушиваясь. Не пушки. Ритм был тяжелым, механическим, словно просыпался какой-то исполин. Спустя минуту на улице послышались возбужденные крики, а затем в кабинет без стука влетел Орлов.

— Командир, там… твои чудища приехали! — выпалил он, а в глазах плескался щенячий восторг.

Мы выскочили на крыльцо. То, что медленно, с натужным скрипом резиноида, вползало в ворота морозовского подворья, заставило меня замереть. Три «Бурлака». Но это были не те машины, что я оставлял в Игнатовском. Вместо четырех катков под каждой гусеницей теперь было шесть. Корпус стал длиннее, приземистее, а над броней торчали не две, а четыре дымовые трубы, изрыгавшие в морозное небо густые клубы пара.

С головной машины, едва она замерла с протяжным шипением, спрыгнул на землю чумазый и сияющий от гордости Федька. Мой ученик. Он протянул мне замусоленный кожаный пакет.

— Подарок, Петр Алексеевич, — пробасил он. — Сюрприз!

Пока Петр, выскочивший следом за мной, с азартом ребенка карабкался по одной из машин, я вскрыл пакет. Внутри, помимо пачки технических отчетов, лежало письмо, написанное аккуратным, чуть наклонным почерком Изабеллы, которая стояла тут же — с легкой улыбкой посматривая на меня.

«Петр Алексеевич, — я невольно усмехнулся. — Проведя аудит расходов Инженерной канцелярии, я обнаружила в выстроенной вами финансовой системе критическую уязвимость».

Я оторвался от письма, взглянув на испанку. Уязвимость?

«Ваша модель, — продолжала она, — безупречно отслеживает крупные ассигнования. Однако она слепа к множеству мелких трат по графам „экспериментальные нужды“ и „непредвиденные расходы“. Каждая из них ничтожна, но, сливаясь в единый поток, они образуют значительный и неконтролируемый резерв. За последние три месяца этот „теневой бюджет“ составил сумму, достаточную для постройки и модернизации трех тягачей».

Я опустил письмо. Дошло. Она нашла дыру. Системную ошибку. Собрала то, что просачивалось сквозь пальцы, и пустила в дело. Это был сюрприз, вызов. Она отчиталась о проблеме — и привезла ее решение в виде трех многотонных стальных аргументов.

— … а вот тут, Государь, — донесся до меня возбужденный голос Федьки, который уже водил Петра по нутру машины, — мы поставили не четыре малых котла! На каждое из задних колес — свой! Тяга — звериная!

Петр, который прибыл с очередной инспекцией, вылез из люка, отряхивая с камзола сажу, и ушел с головой в осмотр монстров. Его глаза горели. Он обошел машину, постучал костяшками пальцев по утолщенной броне, качнул ее, навалившись всем телом. «Бурлак» стоял как влитой.

— Шесть катков… —