Опричник - Геннадий Борчанинов

и так. Спирт, вернее, самогон… Разве что для использования в качестве антисептика, мне не хотелось спаивать русский народ. Гигиену я и так внедрял потихоньку, вот только она никак не приживалась.

Мой взгляд зацепился за печную трубу, из которой столбом поднимался сероватый дым. Эврика, ёлки-моталки! Можно попытаться изобрести воздушный шар или аэростат, для наблюдения за передвижением противника. Его в нынешних условиях даже сбить никто не сможет.

— О чём задумался, Никита Степаныч? — спросил меня Богдан, отрывая от размышлений.

— О новых свершениях, — ухмыльнулся я.

Как будет время — надо будет попробовать измыслить в слободе воздушный шар. Или хотя бы китайский фонарик, как его миниатюрную копию.

— Когда новые инроги готовы будут? — спросил я.

— До Масленицы управиться должны, — сказал литейщик. — Только то уже не инроги, другим именем наречём.

— А вот это лишнее, — сказал я. — Они же как близнецы-братья быть должны, значит, тоже инрогами величать надо.

— Как же их различать-то тогда? — улыбнулся подмастерье.

— По нумерам, первый инрог, второй, — вполне серьёзно предложил я.

— Ну, не знаю, — хмыкнул Богдан. — Не по старине это.

— А в старину вообще не знали, как пушки лить, дубинами друг дружку лупили, и что теперь? — усмехнулся я. — Новое по-новому делать надобно. За старину держаться, уважать, а к новому всё же открыто быть.

— Ага… Мастеру это скажи, так он палкой вдоль хребта попотчует, — засмеялся литейщик.

— Сам скажешь, — хохотнул я. — Ладно, понял тебя. На Масленицу, значит, из пушек палить станем. Инрог этот, значит, пусть здесь пока остаётся. Государю покажем, но потом.

— Понял, — сказал Богдан.

— Всё, не буду больше от работы отвлекать, у вас тут, гляжу, дел невпроворот, — сказал я, пожимая мозолистую лапищу литейщика.

Ну хотя бы с этим разобрались. Единороги вместо нынешних тюфяков должны здорово навести шороху. По-хорошему, к ним надо бы измыслить прицельные приспособления, но я, увы, не артиллерист.

От Пушечного двора мы с дядькой отправились к Андрею Рыбину, знакомой уже дорогой, и у него тоже вовсю кипела работа, металлическим лязгом оповещая об этом всю округу.

Мальчишки-подмастерья увидели меня издалека, сразу же кликнули мастера. Андрей Иванович вышел из кузницы в одной рубахе и фартуке, несмотря на мороз, от него валил пар, словно от разогретой печки.

— Никита Степаныч! А я уж и не чаял увидать тебя! — воскликнул он.

— И тебе не хворать, Андрей Иваныч, — произнёс я.

Выбрался из седла, пожал руку мастеру. Он за время моего отсутствия развернулся во всю ширь, даже поставил на пустовавшем пятачке новую мастерскую, где по обилию стружек и опилок вокруг неё, очевидно, делались ложа для пищалей. Он целиком и полностью сосредоточился на них.

— А я слышал, убили тебя в Можайске, — признался оружейник. — Наврали, слава Богу.

— Ранили, — сказал я. — Ерунда, мясо заросло уже.

— Ну и слава те, Христе, — выдохнул он. — Как говорится, гость в дом — радость в дом, проходите, негоже посередь двора-то стоять…

Мы с дядькой пошли за ним в дом, мастер походя отдал какие-то указания своим работникам. Его супруга торопливо выставила на стол угощение, налила горячего сбитня всем троим.

— Ты, верно, на войну ездил? — спросил меня мастер. — Как в бою-то пищали?

— Ездил, да повоевать не удалось, — сказал я. — Ничего пока сказать не могу.

— Ну, найдётся ещё на твою долю ворог, — сказал Андрей Иванович. — А я, пока ты ездил, пищаль винтовальную сготовил всё-таки. Долго делать её, да и дорого, но пять штук смастерил всё же. И малых обрезов, как ты говорил, тоже сделал десяток.

— Я в тебе и не сомневался, Андрей Иванович, — улыбнулся я. — Проверяли винтовку-то? Пристреливали?

— Пороха сыпанули малость, пальнули, чтоб ствол проверить, да и всё, стрелять не стреляли, — признался мастер. — Пульки зато сделали, как ты говорил. С выемкой. И впрямь лучше.

— Вот и здорово, — улыбнулся я.

Мастер вдруг поднялся из-за стола, отошёл в другую комнату, быстро вернулся. Положил на стол увесистый мешочек, туго набитый деньгами. Звякнуло.

— Это что? — спросил я.

— Как что? Доля твоя, за пищали, — сказал он. — Заказов море, не успеваю толком, все на пищали новые, токмо их теперь и делаем.

Отказываться от денег я не стал, взял, сунул за пазуху. Мелочь, а приятно. Он, похоже, в этот мешочек с каждой сделки откладывал.

— Благодарствую, Андрей Иваныч, — кивнул я. — Только ты мне лучше пистоли покажи.

— Чего показать? — не понял он.

— Обрезы, — сказал я.

Я бы не отказался от рейтарского пистоля или двух. Всё пригодится.

— Это запросто, это сейчас! — улыбнулся мастер.

Он метнулся куда-то на улицу, видимо, в мастерскую, я же неторопливо пил сбитень, растворяющийся горячей пряностью на языке. И ничуть не хуже чая, который из Китая на Русь ещё не доехал. Хотя лично я не отказался бы от чашечки, ради такого можно и посольство в Монголию и Китай отправить. Скупать самый дешёвый у китайцев, подсадить англичан на чай и жировать на монопольной торговле через порты Русского Севера… Мечты, мечты. Европейцы с ним, кажется, вообще пока не знакомы.

Андрей Иванович вернулся быстро, выложил на стол передо мной промасленный холщовый свёрток. Я осторожно развернул его, обнаружив перед собой вполне классического вида пистоль с кремневым замком, сделанный уже не впопыхах, как пищали, а со всем тщанием. Украшен резьбой, подобно пушкам Ганусова, даже деревянные ложе и рукоять оказались покрыты лаком. Я покрутил его в руках.

— Погиб поэт, невольник чести, — пробормотал я себе под нос.

Ещё одно оружие из другой эпохи. Не такое изящное, конечно, как дуэльные пистолеты девятнадцатого века, но вполне приемлемое для вооружения рейтар.

— Ну как? — ожидая моей реакции, нетерпеливо спросил Андрей Рыбин.

— Превосходно, — сказал я.

— Я помыслил, такие лучше в дорогом исполнении делать, на подарки или ещё как, — сказал он.

— Баланса только нет, ствол вперёд клюёт, — сказал я, вскинув ненадолго пистоль. — Шарик свинцом залей и к рукояти приделай, да, тяжелее станет, но зато потом за ствол взять можно и вражину этим шариком, как палицей…

Стреляя с двух рук, баланс вообще не проблема. А когда приходится