Предчувствие беды. Книга 1 - Борис Спартакович Акимов

он считал, что его отец именно такой тайный агент – нет, он знал, что отец в Москве, что его не выпускают, но эта книга была единственная связь с отцом: мама сказала, что когда они еще все жили в Петрограде, в смысле до катастрофы, отец эту книгу читал. И Андрей фантазировал, тренировал себя на запоминание разбросанных мелких предметов. Как Ким, грезил в полусне, придумывал отцу подвиги, причем как-то так получалось, что это был одновременно и отец, и сам Андрей. Они с отцом, естественно, были всегда на стороне добра и справедливости, отличить которые от зла и подлости казалось Андрею по молодости плевым делом.

В 1955-м в доме устроили паровое отопление, и дровяные сараи сломали, хотя колонку в ванной еще пару лет после этого топили дровами – считалось почему-то, что горячая вода из труб вредная, а согретая огнем – полезная. Таких легенд в те годы вообще ходило много: Зоя, например, была уверена, что оставленная в чайнике на ночь вода к утру превращается в тяжелую воду и пить ее нельзя – где эту глупость подобрала – бог весть.

Андрей с детства много читал, а лет в четырнадцать стал вести дневник, записывая туда свои мысли, пробужденные прочитанным, – уже взрослым заметил, что почти никогда не записывал события, с ним случавшиеся, в основном мысли. Вот совсем детская запись, одна из первых:

«23 марта 1953. Вот странно: вроде бы Германия победила коммунизм и ее надо любить, а мне почему-то ее любить трудно. Нет, конечно, демократические страны всегда поддерживали немцев в их борьбе с большевизмом, но все же… Вот “Ведомости” пишут, что политика Германии сейчас – требование признания Германского языкового союза. А это значит, что и в Дании, и в Голландии, и в Норвегии – не языки, а немецкие диалекты. Ну и что, что языки германской группы, не обязательно же все, кто говорит на германских языках, должны становиться единой нацией».

Событий, впрочем, случалось немного, разве что Мишка. Мишка был единственный друг – единственный настоящий друг, остальные так, приятели. Ровесники, они жили довольно близко друг от друга, но учились в разных школах. Андрей – на Кадетской, Мишка – на Среднем. Они познакомились случайно, на углу Среднего. Оба бежали, налетели друг на друга. Ты чего? А ты чего? Ты кто такой? А ты кто такой? Все по Тому Сойеру, мелькнуло у Андрея в голове. Пошли в Соловьевский переулок, во двор – как тогда говорили, стакнуться. По дороге Мишка буркнул:

– Прямо «Том Сойер» какой-то.

– А ты читал?

– А «Гекльберри Финна»?

Про драку забыли, часа два простояли в Соловьевском, убеждаясь все больше – одни и те же книги. Одни и те же любимые герои. Одни и те же мысли. С тех пор не расставались.

Но Мишка был позже. А пока Андрей рос, а Вера ходила на работу и обивала пороги. Так она и говорила: «Пошла обивать пороги». Андрей знал, что есть обои, есть обивка, и это разные вещи: на обоях нельзя рисовать, а обивку нельзя протыкать острым карандашом, хотя очень хочется. И есть еще обойщики, один приходил к ним обивать недвижимый диван, и обойные гвозди он тогда же видел, обойщик их во рту держал. Вот Андрей и считал, что это у мамы такая работа: обивать пороги в библиотеке. Наверное, в библиотеке много порогов, если нужно их каждый день обивать. И много людей, которые эти пороги топчут, обивку рвут – вот и приходится маме каждый день ходить по всей библиотеке с полным ртом гвоздей. Мама очень веселилась, когда он поведал ей эту теорию.

На письма, которые Вера куда только не писала, приходили формальные ответы: «Уважаемая фрау Рихтер, Ваше обращение получено и будет рассмотрено в установленные законом сроки». Сроки проходили, приходила следующая отписка: «Уважаемая фрау Рихтер, в ответ на Ваше обращение от такого-то числа сообщаем Вам, что соответствующие изыскания, проведенные департаментом таким-то, легитимируют продление сроков рассмотрения Вашего обращения ввиду вновь открывшихся обстоятельств, усложняющих проведение дальнейших изысканий». Все очень вежливо. Особенно раздражало это «фрау», как-то незаметно закрепившееся в языке РНР: мужчина был «господин», а женщина в официальных бумагах – исключительно «фрау». Консульский отдел Посольства РНР в Петербурге раз за разом отказывал в выдаче визы: «Министерство иностранных дел Российской Народной Республики не находит оснований для выдачи разрешения фрау Рихтер на временный въезд и проживание в Российской Народной Республике, поскольку фрау Рихтер не представила документов, подтверждающих проживание господина Рихтера на территории Российской Народной Республики…» А в ответ на запрос, проживает ли в Москве Петр Николаевич Рихтер, 1895 года рождения, приходила очередная отписка. Вера злилась, Вера плакала, Вера орала на чиновников – не действовал ни гнев, ни слезы. Стена. И писем от Петра Николаевича не приходило. Шли месяцы, годы. И чем дальше, тем отчетливее Вера осознавала, что Петруши нет в живых, что на свете у нее остались только Андрей десятилетний и Ольга в Швейцарии, что Елены и ее детей, скорее всего, тоже нет в живых, что ей уже скоро пятьдесят и что это и есть жизнь, и другой не будет.

Город меж тем постепенно восстанавливался, году к сорок девятому городские власти гордо рапортовали, что восстановлен последний дом, пострадавший от бомбежек и обстрелов, выбитые стекла и груды кирпичей ушли в прошлое, стал ходить транспорт, на улицах появились фонари, начали открываться магазины, кафе. Американский план восстановления ДемРоссии работал вовсю. Деньги из-за океана текли рекой… Наладилась и их жизнь. Летом обычно ездили к Ольге в швейцарскую часть Констанца – кружным путем, но не через Саутгемптон все-таки, на пароходе от Петербурга до Кале, потом поездом. Осенью возвращались на Васильевский. В 1946-м Андрей пошел в школу. Первый год няня Зоя его водила через дорогу, но потом он взбунтовался и стал ходить один. Школа оказалась вполне приличной. В четвертом классе, когда появились разные учителя, Андрюша влюбился в математичку. Чудесная была женщина, добрая, небольшого роста, не толстая, а какая-то круглолицая, черненькая, с веселыми черными глазами, Ирина Владимировна, царствие ей небесное. Строгая, ее любили и боялись, старались выучить урок, чтобы похвалила – хвалила редко, тем ценнее. Приятелей был – весь класс, друзей – только Мишка.

Мишка жил в Соловьевском, в маленькой квартирке с мамой и бабушкой. Тоже реэмигранты, до 1943-го семья жила в Праге, отца не было – и на эту тему Андрей с Мишкой не говорили: отцы – табу, это они даже друг с другом не обсуждали. Мало у кого из одноклассников были отцы – после такой-то войны.

Огромная роскошная квартира Рихтеров поначалу вызвала у Мишки изумление: куда столько?! Но он быстро оценил возможности просторных комнат и натертого гладкого паркета, на