Земский докторъ. Том 6. Тени зимы - Тим Волков

его Лаврентьев допрашивает, под протокол.

Красников помассировал виски и икоса взглянул на доктора:

— Спасибо тебе, Иван Палыч! Извини, что в такой час отвлекли. Заключение о смерти потом передашь с оказией.

— Так я и сейчас могу написать, — с готовностью предложил доктор. — Только чернила да бумагу бы.

— Так в обеденной зале все! — начальник милиции обрадовано закивал. — Где Лаврентьев с допросами. И я с тобой пойду, распоряжусь, чтоб убитого на холод убрали.

Петр Николаевич, в праздничном, старинного покрое, сюртуке и при галстуке, как раз заканчивал допрос.

— Так, Никанор Силыч, еще раз — с кем играли? Опишите-ка их поподробнее. Говорите, раньше вы с ним не встречались…

— Не-а… А описать… Посейчас, припомню. Я, правда, больше на карты смотрел.

Соседом убитого милиционера оказался мелкий сельский торговец — коробейник, офеня — вздумавший сделать свой мелкий гешефт на Рождественские праздники. Не он один был такой — весь «Гранд-Отель» забит напрочь.

Коренастый, стриженый, с небольшой светло-рыжею бородою, торговец был одет в фабричную косоворотку под пиджак, и в довоенные, заправленные в яловые сапоги, брюки.

— Значит так… Трое их было… ну, я уже говорил.

Иван Палыч присел за стол рядом, шепнул:

— Чернильным прибором воспользуюсь?

— Да Бога ради! — хмыкнув, Лаврентьев подвинул чернильницу. — Перья, вон, в стаканчике. Зеленое только не берите — скребет. Ну, Никанор Силыч! Внимательно слушаю.

— Двое молодых, друг на друга похожих. Морды… ой, пардоньте, лица — круглые, стрижены оба под горшок.

— Особые приметы?

— Да какое там! Парни, как парни… — офеня вдруг усмехнулся. — Однако, не везло им. То один проиграет, то другой.

— Хорошо, — записав, Петр Николаевич кивнул. — Третий?

— Третий постарше, лет, верно сорока. Щуплый, лицо узкое, нос тонкий, с горбинкой, усики такие… небольшие, черные. Сам из себя — брунет. Одет по городскому — спинжак, рубаха серая, пальто… короткое, с каракулевым воротом. Такая же шапка.

— Так он что же, в шапке сидел?

— Не! Просто он ушел раньше. Оделся да ушел. Бывайте, говорит, робята! А с парнями мы еще просидели с полчаса.

Иван Палыч постарался запомнить каждое слово. И даже ухитрился подсмотреть в протоколе адрес — Собачий переулок, 2.

* * *

Пока то да се, гости и разошлись. Кто-то отправился на ночевку, а кто-то — на двух машинах — в город.

Иван Палыч вернулся домой около четырех часов утра. Слава Богу, хоть далеко идти не пришлось — в левое крыло, где располагались сдаваемые в найм квартиры, по сути, все те же «номера».

Молодя супруга не спала — ждала. Все в том же синем платье сидела у столика с граммофоном и перебирала пластинки.

— А, вернулся! Ну, что там?

— Убили, чего уж, — сняв пиджак, доктор подошел к рукомойнику. — Милиция землю роет — ого-го!

— Убили… — со вздохом качнула головой Анна Львовна. — Ужас какой! Молодой совсем парень!

— Бывший мой пациент.

— Ах, Ваня… Как же страшно жить!

— Но, жить-то надо, — подойдя, Иван Палыч обнял супругу за плечи.

— Надо, я понимаю, — грустно улыбнулась та. — А, помнишь, мы когда-то с тобой под эту пластиночку танцевали?

— Помню, — придвинув стул, доктор кивнул. — Под Юрия Морфесси!

— А вот и нет! — мотнула головой Аннушка. — Под Марию Эмскую. Белой акации грозди душистыя… Как лихо товарищ Гладилин плясал! И вообще, все хорошо было… И вдруг — эта смерть!

— В такое время живем, милая… — негромко заметил Иван Палыч. — Но мы сделаем его лучше! Обязательно сделаем, любовь моя.

Около восьми утра в «апартаменты» молодоженов кто-то несмело поскребся. Иван Палыч встал и, накинув домашний халат, подошел к двери:

— Кто?

Вообще-то, доктор так рано вставать вовсе не собирался, да и супруга еще спала — Гладилин предоставил обоим выходной.

— Эт я… Андрей!

— А, Андрюша! Заходи… Только — тсс… Анна Львовна спит еще. Вчера за целый день умаялась.

Мальчишка осторожно вошел, улыбнулся… В руке он держал новенькую керосиновую лампу… которую и вручил доктору.

— Вот, Иван Павлович, вам… И Анне Львовне… На свадьбу!

— На свадьбу? Ну, спасибо, Андрей… Проходи — чай, пироги.

— Да я…

— Не стесняйся! Только — тсс. Все — шепотом.

— Тогда я кипятку принесу! Ну, чтоб вам керосинку не разжигать, не шуметь… Да и с керосином ныне худо.

Андрюшка убежал…

Сей славный парнишка раньше частенько прибегал в больницу, волонтерил, помогал по хозяйству — колол дрова, снег чистил. Правда вот сейчас парень заходил все реже и реже. Похоже, новая хозяйка «Гранд-Отеля» Феклистова, приходившаяся Андрею дальней родственницей, совсем загоняла парнишку.

Так ведь и оказалось:

— Я тут и за полового, и за сторожа иногда, и дрова поколоть, и… — вернувшись, Андрюшка расположился за столом, напротив доктора.

— Ты пироги-то кушай! Вот, с картошкой возьми. Вкусный! Так тетка-то тебе платит?

— Ага, как же!

— Тсс! — Иван Палыч оглянулся на дверь спальни, прикрытую плотной синей портьерой.

— Только кормит, и за то корит, бездельником обзывает и проходимцем! В школу — какое там! А уж как узнала, что я к красным скаутам заходил — едва ль из дому не выгнала! Злая — ужас.

— Ничего, Андрей. Справится новая власть и с твоей теткой.

В стране вовсю шла национализация крупной и средней собственности, так что «Гранд-Отель», по разумению доктора, должны были скоро отобрать, отдав в ведение какой-нибудь советской гостиничной конторы. Наверное, в течение следующего года… Впрочем, могли и не дойти руки.

— Слыхал, Андрюш, что у вас тут приключилось-то?

— Да уж рассказали. Тетка вся разохалась, изругалась.

— А ты когда вчера домой ушел?

Вчера Андрюшка ушел домой, как и всегда — поздно, уже после одиннадцати вечера. Многие еще сидели: ужинали, играли в карты, да попивали местную бражку — праздники же! Народу было много, но картежников парнишка запомнил — незадолго до этого купил у офени Никанора Силыча дешевенький платочек с большой скидкой, в подарок одной девчонке. Вот и подошел, еще раз сказал спасибо и поинтересовался — не надобно ли чего?

Двух парей в косоворотках и брюнета Андрей описал точно так, как и в протоколе — офеня.

— Они поначалу сочни заказывали да борщ. Ну, до того, как играть стали, — попивая заваренный кипрей, пояснил парень. — И самогонку,