Александр. Том 1 - Олеся Шеллина

узнаем, чем он руководствовался, и попытаемся вразумить. Сдаётся мне, что второй и третьей сотне ремня достаточно будет вломить, чтобы мозги на место встали и весь ветер из головы улетучился. Потому как втянулись в это дело по скудоумию, связанному в большинстве своём с юным возрастом. — Я отвёл взгляд от Макарова. — Александр Семёнович, может быть, вы посоветуете кого-нибудь для воспитания Николая и Миши?

— У их высочеств же есть воспитатель, — он недоумённо посмотрел на меня. Ага, ещё не в курсе, что воспитателя уже нет. Недоработка, однако. Ничего, подтянется. Уже подтягивается.

— Матвей Игоревич, увы, не может исполнять свои обязанности в связи с тяжёлой болезнью. — Ровно ответил я.

— Да? — Макаров закусил губу. — Похоже, в последнее время у курляндских баронов, ставленников её величества вдовствующей императрицы, со здоровьем у всех не очень хорошо сделалось.

— Да что вы говорите, какой кошмар, — я покачал головой. — Наверное, природа наша для курляндских и немецких баронов и герцогов не слишком подходит. Самое-то главное, чтобы обострения подагры службе не помешали. Вот что, вы мне отдельный списочек болезных подготовьте, сделайте милость.

— Сделаю, — Макаров наклонил голову.

— И обратите внимание на окружение моей матери. По-моему, они пытаются вредные и даже опасные мысли в её голову вложить. А это неправильно, не находите? — спросил я, не отрывая взгляда от Зимина, небрежно стоявшего у входной двери и разворачивающего любого, кто пытался нарушить мой интим с Макаровым.

— Это одна из моих приоритетных задач, ваше величество, — ответил Александр Семёнович. В его голосе прозвучала ирония. Я её расшифровал примерно, как: «Не учи меня мою работу делать, молокосос». — Я хотел бы уточнить у вашего величества, Пётр Хрисанфович Обольянинов всё ещё находится в тюрьме Петропавловской крепости.

— А он вам мешает? — я насмешливо посмотрел на него.

— Эм, нет, но как-то это всё равно неправильно, — Макаров задумчиво смотрел на меня.

— Александр Семёнович, многие господа, не у нас, а в других странах, заступая на такую должность, коя сейчас вам принадлежит, обычно начинают свою службу с расследования страшной смерти предшественника. Так что, Обольянинову надо бы в ножки упасть заговорщикам, которые сочли его столь некомпетентным, что даже убивать не стали. — Я поморщился. — Посчитаете, чтобы он просидел в крепости ровно месяц, и выпустите с рекомендацией уйти на почётную пенсию. Приказ со Сперанским подготовьте, и пускай мне на подпись принесёт.

— Хорошо, ваше величество, я вас понял, — Макарову пора бы какой-нибудь склерозник заводить. Надо бы ему как-то пример подать. Книжечку записную завести, с карандашом. Он мужик умный, быстро новинку подхватит.

— Я просил вас уточнить про Ермолова Алексея Петровича, — Зимин завернул какого-то особо настырного пожилого господина, который пытался уже третий раз прорваться ко мне.

— Я уточнил. Алексей Петрович находится там, куда его отослал Павел Петрович в Костроме. Он был у вашего батюшки в глубокой опале. — Ответил Макаров.

— Ермолов принимал участие в заговоре, хотя бы душевными порывами? — я посмотрел на него.

— Нет, ваше величество. Возможно, Алексей Петрович много думал об этом, но ни словом, ни жестом не указал на то, — Макаров замер, похоже, до него дошло, что я говорил в начале нашей беседы.

— Что и требовалось доказать. Человеческая природа построена на базовых порывах. — Задумчиво проговорил я. — И сохранение своей жизни и благополучия стоит на первом месте. На самом деле очень мало тех, кто, отхватив по голове, да так, что в ушах зазвенело, будет пытаться как-то отомстить, во всяком случае, пока удар помнится. Ещё раз получить, да ещё и больнее прежнего, поверьте, не хочется никому. Я плохо помню, кого батюшка действительно обидел шибко. Поэтому приготовьте мне и этот список, Александр Семёнович. Не тех, кого с хлебной должности сняли и отправили Венских клопов караулить, а вот таких, как Ермолов. Сдаётся мне, что они будут последними, кто против меня заговоры начнёт плести, тут бы снова не попасть в опалу, да ещё и с конфискацией. Во всяком случае, пока.

— Я понял, ваше величество, — наверное, впервые за наше продуктивное общение я услышал в его голосе уважение. Ничего, сработаемся. А то, что ты меня до сих пор не любишь, так это нормально, это пройдёт. — Вы собираетесь помиловать Ермолова?

— Всё будет зависеть от нашего с ним разговора. Так что с учителем для мальчиков? — я вернулся к вопросу, на который так и не получил ответа.

— Попробуйте побеседовать на эту тему с Новиковым Николаем Ивановичем. Он как раз один из тех, кто в своё время очень жестоко получил по голове от вашей августейшей бабки. Но человек он очень образованный и мыслит образно. Вроде бы Николай Иванович отказался принимать участие в какой бы то ни было светской жизни после освобождения, но, может и так получиться, что Павел Петрович в своё время не нашёл нужных слов?

— Да, очень может быть, — я задумался. Не помню, кто такой этот Новиков. — Раз уж вы его вспомнили, то вам и доставлять Николая Ивановича ко мне. Откуда, кстати?

— Из Москвы, ваше величество.

— Займитесь. Великие князья не могут вечно сидеть без наставника, — и я отошёл от него, чтобы сбежать, пока Зимин очистил проход. Не хочу ни с кем больше сегодня говорить о делах.

Найдя детскую, пока одну для Николая и Михаила, я, наконец-то, познакомился с самым младшим братом. Они были очень похожи друг на друга и совершенно не похожи ни на меня, ни на Константина, ни на мать. Могу предположить, что у них один отец, вот только не Павел Петрович. Хотя, чёрт его знает. Может быть, мальчики в дальнюю родню по матери пошли. Павел признал их своими, значит, они свои, и точка. Во всяком случае, мать у нас точно одна. Я невольно замер, начиная понимать, что перестаю отделять себя от Сашки, уже воспринимая себя Александром Павловичем, императором Российской империи, и это правильно, а то полноценного шизофреника на престоле точно ещё не было, и не надо такую традицию устанавливать.

— Саша, а где Матвей Игоревич? — Николай пристроился на ковре, навалившись на мои ноги спиной, в то время как Миша вообще залез на колени. Определённо мальчики любили старшего брата, и он, похоже, отвечал им взаимностью, во всяком случае, в это время.