Александр. Том 1 - Олеся Шеллина

Мальчик не горел особым желанием куда-то идти с воспитателем. — Коля, иди с Филиппом в детскую. Уже пора обедать. Я позже к вам с Мишей загляну.

Николай очень серьёзно кивнул и позволил Розину увести себя. Я проследил за ними, пока они не исчезли из вида, и только после этого повернулся к Ламздорфу.

— Скажите, Матвей Игоревич, чем вы руководствовались, притащив своего воспитанника в собор? Насколько я знаю, Николай уже попрощался с отцом. — Спросил я, пытаясь понять, почему опять немец?

— Мария Фёдоровна настояла, чтобы все её сыновья, кроме Михаила, присутствовали на службе, — ответил Ламздорф.

— Ясно, — я прикрыл глаза. В последнюю неделю я предоставил Марии Фёдоровне относительную свободу в пределах Михайловского замка. Похоже, что зря. — Хорошо, что Михаила не додумались с собой взять. Что вам сказал Павел Петрович, когда назначал на должность воспитателей сыновей? Слово в слово. Лукавить не советую, его слова легко проверить.

— Я должен воспитывать Великих князей так, чтобы из них немецкие принцы не вышли, — он и не собирался ничего скрывать. Более того, в нём чувствовалась уверенность в том, что я оставлю его на этом месте. Что маман меня в любом случае продавит.

— Под немецкими принцами, видимо, мы с Константином подразумевались, — я принялся крутить на пальце перстень. — Я вижу, что вам сложно справляться с такими сорванцами, как Великие князья, здоровье, полагаю, подводит. Так что, я освобождаю вас от занимаемой должности. Пенсию вам назначат в размерах того жалованья, кое вы сейчас получаете. Необходимо и отдохнуть, о себе опять же подумать, о семье.

— Ваше величество, но я ничуть не устал, — попробовал спорить Ламздорф.

— Ну что вы, я же собственными глазами видел, как Николай сбежал из-под вашей опеки, и как вы его не смогли догнать. Зачем такое насилие над самим собой проводить? — и я улыбнулся. — Её величеству, Марии Фёдоровне я сам сообщу, не стоит её в горе беспокоить. Она и так в последнее время сама не своя от переживаний.

— Но, ваше величество…

— Краснов, проследи, — равнодушно проговорил я, разворачиваясь и уходя по коридору в сторону своих апартаментов. Скворцов должен был уже перебраться сюда, а мне ещё предстояло выдержать поминальный обед.

Обед прошёл в мрачном молчании. Народу было много, и всё время я ловил на себе взгляды: злобные, чуть ли не ненавидящие от Константина и матери, задумчивый от Елизаветы и жены Константина, и настороженно-любопытные от всех остальных. Обстановка была настолько напряжённой, что все вздохнули с облегчением, когда эта пытка закончилась.

— Я прошу остаться здесь с вами, или удалиться в Павловский дворец, — ко мне подошла вдовствующая императрица. Она была бледна, но держалась с достоинством.

— Нет, — я покачал головой.

— Почему вы не позволяете мне и шагу ступить, Александр? — вскричала она, и на нас начали оглядываться ещё не убравшиеся скорбящие.

— Не нужно кричать, ваше величество, — спокойно ответил я. — Я понимаю ваше горе, я сам потерял отца. Мы вернёмся к этому разговору, но чуть позже, скажем, через неделю. А пока возвращайтесь в Михайловский замок.

— Чего вы добиваетесь, Александр? — устало проговорила она.

— Я добиваюсь спокойствия в собственном доме. Мне будет достаточно хищников, кружащих вокруг трона, чтобы ещё и за тыл переживать. Мне доложили, что вы пытаетесь настроить против меня моих сестёр, ваших дочерей. Не нужно этого делать, — в моём голосе прозвучала угроза. — Надеюсь, мы поняли друг друга.

Она ничего не ответила, только вскинула голову и удалилась. За ней тенью следовал приставленный Зиминым Бобров.

Ко мне же подошёл Макаров.

— Учитывая скорбный день, я не делал доклада, ваше величество, — он смотрел вслед практически убежавшей императрицы. — Могу я поинтересоваться, не слишком ли вы сурово поступаете с родными?

— Нет, — я покачал головой. — Знаете, что самое главное я понял, тщательно, день за днём изучая ваши доклады?

— Нет, ваше величество, откуда мне знать? Вы крайне редко делитесь со мной своими догадками, — иронично усмехнулся Макаров.

— Я понял, что во всём этом огромном, надо признать, списке, нет ни единого имени, кого бы действительно сильно обидел мой бедный покойный отец. Не единого человека, которого он лишил бы чего-то, несомненно, важного и ценного. Да что там, даже Зубовы после весьма короткой опалы были восстановлены в правах.

— Это не значит, что по-настоящему опальные господа не поддерживали заговорщиков. — Мы говорили настолько тихо, что друг друга с трудом могли расслышать.

— Да-да, я мысленно с вами, люблю и целую, — вот сейчас я усмехнулся. — Нет, Александр Семёнович. Те, кто действительно имели повод обидеться, да ещё и настолько, чтобы жизни лишить, сидели, как мыши под веником и пошевелиться боялись. Вот когда о смерти Павла Петровича услышали, начали потихоньку шеи тянуть, чтобы разглядеть, что же всё-таки происходит. А повели себя как последние трусы, подлые и лишённые даже намёка на честь, как раз те, кто был обласкан и получил много чего очень полезного для себя из щедрых рук Павла Петровича.

— Так что это вам доказывает? — спросил Макаров. Похоже, что подобные измышления не приходили в его светлую голову.

«Только то, что Павел Петрович плохо гайки закручивал. Надо было яйца дверью прищемить, и когда голос на две октавы повысился бы, вот тогда и разговоры разговаривать», — подумал я про себя, а вслух произнёс.

— Только то, что действительно сильно наказанный человек не строит заговоры. У него даже желание отомстить редко появляется. Потому что страшно. Страшно уже за собственную жизнь, и за жизнь родных и близких. Тут как бы последнее не потерять. Поэтому господа заговорщики, мы мысленно с вами, боритесь за всех нас. — Задумавшись, я тряхнул головой. — Исключения бывают при революциях, но тут другой расклад. Они на ровном месте не возникают. Это обычно многолетняя и кропотливая работа, и именно ваша служба ни в коем случае не должна проворонить начало этой дряни. А она может начаться, Александр Семёнович, на французах уже потренировались, так сказать, могут и в Россию потянуться. И, поверьте, пара даже сотен дворян лично обиженных императором, здесь вообще ни при чём. — Наши взгляды встретились и Макаров медленно наклонил голову, соглашаясь с моими словами. — Я не собираюсь, вводить повальные репрессии. С каждым заговорщиком, начиная с третьего десятка, поговорим,