Космонавт. Том 4 - Феликс Кресс

Они продолжили обсуждать технические детали, графики, фамилии ответственных лиц. Планы продолжили строиться, схемы — вырисовываться, разговоры — разговариваться.

Казалось бы, всё шло своим чередом, как обычно. Казалось бы…

Но отчего-то Француз вдруг поёжился, словно от внезапного сквозняка, а в груди у него противненько так заныло.

Где-то он допустил ошибку. Какую-то мелкую, но досадную оплошность. Он чувствовал это всеми фибрами своей души. Но… где?

* * *

Москва.

Квартира Громовых.

«А вот и подлянка», — отстранённо подумал я.

Услышав слова отца, я ощутил странное спокойствие. Новость и правда была скверной, но вместе с тем внутри меня будто сжатая пружина распрямилась. То самое зудящее предчувствие грядущих неприятностей, что не отпускало меня все эти дни, наконец схлынуло без следа. Теперь я знал, с чем имею дело.

Я посмотрел на взвинченного до предела отца, который стоял, нервно постукивая пальцами по портфелю, и просто сказал:

— Пойдём домой.

Отец аж поперхнулся, кашлянул и уставился на меня с немым вопросом во взгляде.

— И это вся твоя реакция? — наконец, спросил он. Наверняка подумал, что я в шоке от услышанного или до меня не дошёл смысл сказанного. — Сын, тебя вычеркнули из списков! Ты хорошо понял мои слова? Все твои планы…

— Да, — перебил я его и устало потёр лоб. — Послушай, отец, сегодня был чертовски длинный день. Сейчас мне хочется поесть и лечь спать. А обо всём остальном подумаем завтра.

Я действительно ощущал усталость. Но не физическую, а скорее моральную. Что ни говори, а необходимость всё время быть настороже — выматывает похлеще усиленных тренировок. Но сейчас, когда недруг раскрыл свои карты, стало проще.

На следующий день, конечно, у меня появилось желание пойти и начать выяснять, не произошла ли ошибка. Но, поразмыслив, я понял, что этим ничего не добьюсь. Неспроста ведь Прохоров был так уверен в своих словах. Если уж они смогли убрать мою фамилию из списков, то мой поход в институт с возмущениями ситуацию не исправит.

В то, что я мог по каким-то объективным причинам не пройти первый этап отбора, я совершенно не верил. Если бы и срезали, то на втором, где требования жёстче. За первый этап я был абсолютно спокоен: здоровье в порядке, все нормативы сданы, по параметрам рост, вес тоже подхожу.

Поэтому вечером следующего дня я связался с Ершовым через наш условленный сигнал: позвонил в справочное бюро и задал безобидный вопрос о расписании электричек. Капитан перезвонил мне через час с уличного автомата. Я коротко изложил ситуацию и высказал свои подозрения насчёт Прохорова. Ершов выслушал меня молча, сказав лишь: «Разберёмся. Веди себя как обычно.» и положил трубку.

А я и вёл себя так, будто ничего не произошло. Это, кажется, больше всего злило отца. Он нервничал, ходил из угла в угол, пытался что-то предпринять через свои связи, а я… я продолжал жить в своём ритме.

Даже мать обратила внимание на моё поведение и как-то утром, когда отец вышел из кухни, тихо спросила:

— Серёженька, всё в порядке? На отце лица нет, а ты какой-то молчаливый… Ты хорошо себя чувствуешь? Может, к врачу сходить?

Сходил уже к врачу и не к одному. Я улыбнулся ей и покачал головой:

— Всё в порядке, мам. Просто дел много. Подумать нужно. А у отца на работе, наверное, много всего накопилось. Не переживай, всё хорошо.

Мать мне не поверила, но решила не докучать расспросами. Женская интуиция — страшная штука. От них ничего не утаишь, как бы не пытался. Всё равно учуют подвох, даже если не будут знать, где он.

Но то мать, а вот отец действовал в лоб и периодически пытался вывести меня на разговор.

— Сергей, я не понимаю! — не выдержал он на второй день. — Все твои усилия, все планы… они под угрозой! А ты… ты ничего не делаешь! Просто сидишь, ешь, спишь, читаешь!

— Отец, от того, что я сейчас начну наматывать круги и нервничать, ситуация не изменится, — мой ответ каждый раз был примерно одинаков. — Всё скоро решится. Так или иначе.

Приняв ситуацию, как свершившийся факт, решил, что вместо бесплодных переживаний лучше заняться делом. Я уединился у себя в комнате и начал по памяти восстанавливать всё, что когда-либо слышал или читал о том, каким образом СССР мог бы получить дополнительное финансирование для лунной программы. В моей прошлой жизни это было горячей темой для длительных дискуссий среди интересующихся историей космонавтики. Я не был экономистом, но обладал знанием будущего, а это давало мне уникальное преимущество.

Я вспоминал грандиозные, но в конечном счёте бесполезные стройки, поглотившие гигантские средства. Например, отказ от строительства множества «городков ракетчиков» по всей стране, которые в будущем, с изменением стратегии и технологий, окажутся никому не нужны, могут сэкономить кучу средств. Деньги, что говорится, были бы уплачены, а толку — ноль.

Можно было заморозить некоторые побочные, пусть и интересные, но не столь приоритетные проекты. Изучение Марса и Венеры важно для науки, вне сомнений. Но в условиях жёсткой конкуренции с американцами следовало сосредоточиться на главной цели — Луне. Всё остальное можно отложить на несколько лет.

Я записывал все эти мысли в отдельную тетрадь, стараясь формулировать их не как готовые решения, а как тезисы для дискуссии. Ещё я думал о мотивации и аргументах, которые могли бы убедить руководство страны. Если отцу с Королёвым удастся пробиться к Брежневу, у меня для них уже будет подготовлен целый перечень идей. Пусть отец их и озвучит. От него это прозвучит куда весомее, чем из уст двадцатилетнего лейтенанта, который вряд ли сможет пробиться аж к Генеральному.

От Кати в эти дни вестей никаких не было. Что, в общем-то, было ожидаемо. Но я всё же надеялся, что она хотя бы заглянула в тетрадь, которую я ей оставил.

Это была очень важная деталь моего плана. Я набросал там основные принципы и расчёты по системе обеспечения надёжности ракетных двигателей. То, над чем наши бьются всё это время. То, чего так не хватает Н-1.

Сам я не настолько хорошо разбираюсь в сложных технических деталях, чтобы представить готовый проект. Я многих технических нюансов попросту не знаю. Но мне это и не нужно было в прошлой жизни, у меня другой профиль был. А вот Кате, с её складом ума и интересом к ракетостроению, это было по силам. Да и её отец, опытный инженер, мог бы помочь.

Почему я не отдал эти записи сразу своему отцу или Королёву? Потому что я и