Месяц светит по просьбе сердца моего - Пим Вантэчават

ему пришлось рассказать, что случилось. Почему-то ее сочувственный голос в трубке вызвал у него раздражение, но, когда она стала расспрашивать о похоронах, он не мог ей солгать. Но он не ожидал, что она в самом деле придет.

После похорон Мэй ненадолго останавливается рядом с Томми и Евой.

― Соболезную, ― тихо говорит она, опустив глаза. ― Если я могу чем-то помочь, дайте знать.

Сглотнув, Томми натянуто благодарит ее.

Мэй на секунду поднимает полные слез глаза, чтобы посмотреть на него. Но он быстро отводит взгляд.

― Ну… увидимся, ― бормочет он.

У Мэй краснеют щеки. Она опускает взгляд, повторяет слова Томми и отходит. Он не смотрит ей вслед.

― Кто это? ― шепчет Ева.

Но прежде чем Томми успевает ответить, подходят Кристелль, Роджер и Шанис. Они по очереди обнимают Томми и Еву.

― Мы рядом, ― говорит Шанис, сжимая руку Томми. ― Что бы ни потребовалось. Ты всегда можешь к нам обратиться.

Роджер согласно кивает.

― Из-за Кристелль ты нам теперь как родной. ― Он опускает сильную руку на плечо Томми. ― Не стесняйся о чем-то попросить. Можешь даже пожить у нас сколько захочешь.

Томми бормочет:

― Спасибо. Спасибо вам большое.

Но он не может на них смотреть. Их доброта так переполняет его, что ему становится не по себе.

Роджер и Шанис, похоже, понимают. Они улыбаются ему и говорят, что им пора. Но пока родители направляются к воротам кладбища, Кристелль задерживается.

― Мне остаться? ― спрашивает она у Томми.

Он качает головой.

― Крис, все нормально. Правда.

Кристелль бросает быстрый взгляд на Еву, которая качает головой.

― Нет, Томми, не нормально, ― говорит Кристелль. ― Я могу остаться, если хочешь.

― Нет, Крис, не… не стоит. ― Он вяло указывает на ее родителей. ― Езжай домой с мамой и папой. Со мной сестра, все нормально.

На лице Кристелль отражается нерешительность, но Ева ободряюще кивает ей. Так что Кристелль еще раз целует Томми в щеку и идет за родителями.

Когда все уходят, Томми и Ева садятся на скамейку неподалеку от могил. Сверху падают желтые и оранжевые листья, укрывая кладбище пестрым осенним одеялом. Прохладный воздух навевает Томми мысли о Пегги в восточном Лондоне. Он думает, теперь уже не мельком, чем она будет занята, если он сейчас ее навестит.

― По крайней мере, они с прабабушкой теперь вместе, ― говорит Ева.

Томми не уверен, что с этим согласен. Но какой смысл что-то говорить, Ева все равно его переспорит.

Сестра прилетела всего пару дней назад и толком не спала. Но даже сейчас, сидя рядом с ней в тишине кладбища, Томми поражается тому, как она изменилась. Выглядит она так же: те же очки в толстой оправе, черные волосы с фиолетовыми прядями, на ногах старые кеды «Конверс», ― но держится иначе. Он не может точно сказать, что именно изменилось.

― Ну что, ― начинает он. ― как тебе живется в Гонконге с тетей Дороти и бабушкой Цзяи?

Сестра слабо улыбается.

― Хорошо… пожалуй. Я еще адаптируюсь к жизни там и узнаю всех поближе.

― Тетя Дороти ― какая она?

― Чудесная. Она хочет как-нибудь с тобой познакомиться. Может, тебе стоит приехать. ― Взгляд Евы останавливается на свежем надгробии. ― Особенно учитывая случившееся… Тебе нужно сменить обстановку. Что тебя здесь держит? Та девушка?

Томми ощетинивается.

― Какая девушка?

― Которая приходила на похороны. Как ее зовут?

― Мэй. ― Томми вздыхает. ― Нет, мы просто друзья.

Ева чувствует, что брат чего-то недоговаривает. Но, возможно, сейчас не стоит на него давить.

― Так зачем тебе оставаться здесь? ― спрашивает она.

― Я хочу продолжить работу над проектами родителей, ― выпаливает он фразу, которую сказал Кристелль и ее отцу. ― И я думал о том, чтобы заниматься исследовательской работой в папином университете.

― По-моему, это плохая идея.

Укол раздражения.

― Ого, Ев, ну спасибо. Ценю твою поддержку.

― Нет, я к тому… ― Ева вздыхает. ― Ты же видел, чем это кончилось для мамы с папой. Это не проходит бесследно.

― Тебе легко говорить, ― огрызается он. ― Ты же не здесь.

― О, Томми. ― Она берет его за руку, и им снова по двенадцать лет. Они вдвоем против всего мира. ― Как бы мне хотелось, чтобы ты поехал со мной.

― А мне бы хотелось, чтобы ты осталась.

Она замолкает, и ее лицо в закатном свете смягчается.

― Томми, я бы осталась, если бы могла. Но мне здесь одиноко.

― Везде одиноко.

― Да, но не так. Я не знаю, как это объяснить. ― Она хмурится, остро напомнив Томми, как выглядела мать, когда сталкивалась со сложной ситуацией. ― Может, дело в этой стране. А может, просто в воспоминаниях. Но иногда… иногда мне кажется, что здесь я не могу дышать. У тебя такое бывает?

Некоторое время он смотрит, как склоняются к земле ветки дерева, стоящего неподалеку.

― Нет, ― говорит он.

Старая спальня кажется Еве частью прошлой жизни, а девушка, которой она была, ― совершенно другим человеком. Которого ей хочется взять на руки и унести прочь.

Она срывает со стен все наброски и рисунки ― заберет их домой, в Гонконг.

На следующий день она идет на кладбище одна и кладет цветы ― яркие букеты подсолнухов ― на три могилы. Ее мать, думает она, была бы довольна.

Она почти не плачет, но чувствует, что от тоски по ним ее захлестывает волна горя.

Они с Томми гуляют по южному берегу, остановившись на их любимом месте напротив театра «Глобус», шутя и болтая ни о чем, попивая купленный у уличного торговца чай из бумажных стаканчиков.

Мое время с ним подходит к концу, думает она, глядя на брата. Но тетя права: можно помочь кому-то выбраться из леса, но первые шаги он должен сделать сам.

Томми снова обнимает ее на прощание в аэропорту.

Эти долгие объятия вмещают все, что они не могут друг другу сказать.

― Не пропадай, ― говорит она, ― и береги себя.

Он улыбается своей обаятельной улыбкой, которая всегда действует на других ― но не на нее.

― А разве бывало иначе?

Она закатывает глаза.

― Ой, блин, только не начинай.

Ей хочется сказать: не уходи в себя. Не бойся. Я знаю, как это трудно. И так далее и тому подобное. Но он целует ее в лоб и шутливо толкает.

― Ну все, давай. Иди уже.

И момент снова упущен.

Ева

2013

Ева просыпается среди цветов.

Ясный голубой, мягкий, как сладкая вата.

Серый, как