Дипломатия броненосцев - Иван Валерьевич Оченков

время от времени перемен в массовом сознании людей. Голштинцы с присущим им бюргерским прагматизмом, приняв новые обстоятельства, внезапно сменили общегерманскую идентичность на свою, сугубо местную. Точнее, она стала просто сильнее и важнее для них. Ключевую роль тут определенно сыграла моя фигура, совершенно необъяснимым образом увязанная голштинцами с их герцогством.

В итоге они начали до невозможности гордиться принадлежностью к малой родине, и когда я прибыл в Киль, то получил настоящий триумф. Как в древнем Риме. Даже в Петербурге меня не удостаивали таких почестей. И самое странное, все это было искренне, без актерства и наигранности.

Завалили подарками, цветами и поздравительными адресами, каждый город герцогства поспешил объявить меня своим почетным гражданином, а Кильский университет присвоил мне звание профессора химии, за мои мнимые открытия динамита и прочие свершения.

Все это было бы даже забавно, если бы не встреча с королем Дании Фредериком и его морганатической супругой, состоявшаяся вскоре. Они вместе прибыли на нашу эскадру и сделали мне крайне лестное и совершенно неожиданное предложение — стать герцогом Голштинии. Не заметить восторги своих беспокойных подданных они не могли и вот решили воспользоваться обстоятельствами…

Несмотря на то, что визит был неофициальным, все же Дания продолжала оставаться нейтральной, Фредерик с большим интересом осмотрел все наши броненосцы, особое внимание уделив «Трасти».

— Этот корабль прежде был английским? — зачем-то уточнил он, искоса поглядывая в мою сторону.

— Именно так, — отозвался я, не став акцентировать внимание на то, что все наши броненосцы до перестройки служили в Роял Нэви.

— Какая восхитительная в своей мощи машина! Будь у нас такая, нам не пришлось бы беспокоиться об охране Зунда и морских потугах пруссаков.

Несмотря на то, что намек был более чем прозрачен, я сделал вид, что ничего не понял, и еще минут пять обсуждал с госпожой Расмуссен оперу, данную в честь моего прибытия. Наконец, когда его величество окончательно потерял всякое терпение, вернулся к столь интересующей моего дальнего родственника теме.

— Корабль и впрямь недурен, однако, к огромному моему сожалению, по своим техническим характеристикам не слишком подходит нашему флоту. Если бы не война, я с удовольствием избавился от него.

— Избавился?

— Ну да. Пушки и броню можно использовать для других судов, машина тоже пригодится, а корпус просто разобрать, и дело с концом… А вы с какой целью интересуетесь?

— Константин, раз уж вам не нужен этот корабль, быть может, вы передадите его нам?

— Хм. В данный момент это вряд ли возможно, ведь еще идет война. А вот после заключения перемирия, почему нет? Вот только…

— Что?

— Видите ли, в чем дело, ваше величество. Если бы решение этого вопроса зависело только от меня, вы бы получили корабль уже завтра и без всяких условий. Однако он, как собственно и все в России, принадлежит моему царственному брату.

— Не думаю, что Александр откажет вам в такой малости.

— А вот тут вы заблуждаетесь. Нет, конечно, брат любит меня, но у него есть советники, министры и еще куча бюрократов, каждому из которых, чтобы хоть как-то оправдать свое никчемное существование, захочется высказать собственное мнение по данному вопросу. Хотя, если вы хотите его просто купить…

— А сколько может стоить такой корабль?

— Если я ничего не путаю, британцам они обошлись в 62 тысячи фунтов стерлингов каждый.

— У Дании нет таких денег, — сразу же поскучнел Фредерик.

— Понимаю. Игрушка и впрямь не из дешевых… Что ж, в таком случае вам придется заплатить чем-нибудь другим.

— Это чем же?

— Господи, откуда же мне знать? Я моряк, а не дипломат и уж тем более не торговец, — развел я руками, внимательно наблюдая за реакцией монарха, на лице которого досада все больше сменялась усталостью. После чего продолжил, — помните, я говорил вашему величеству о необходимости заключения нового, всеобъемлющего договора между нашими державами. Полагаю, если такое соглашение будет заключено к очевидной выгоде для обеих сторон, то над «Трасти» тут же взовьется Данеброг. [1]

— Это было бы просто прекрасно, — воспрял духом король. — Константин, вы так много делаете для нашей маленькой Дании, что я хотел бы вас наградить.

— Боюсь, дорогой Фредерик, что я уже стал кавалером всех датских орденов.

— О нет. Я имею в виду нечто гораздо более ценное. Я хочу вернуть вашей семье некогда принадлежащий ей титул герцогов Голштинии. И как мне кажется, вы, как ни кто другой, подходите на это место!

— Э… — немного растерялся я. — Это довольно неожиданно!

— Помните, вы говорили о проекте канала из Северного моря в Балтийское? — продолжил с жаром уговаривать меня король. — О перспективах Кильского порта? Но самое главное, мы с вами уже почти договорились о том, чтобы Россия получила в моей стране военно-морскую базу. Если же вы станете герцогом, то и договор будет заключаться между вами и вашим царственным братом. Мы останемся нейтральными, вам не потребуется вносить плату за аренду земли, русские флот и войска смогут свободно находиться в ваших же владениях. Все это возможно при единственном условии. Герцогство должно оставаться в составе Дании.

— Погодите, ваше величество, — остановил я поток его красноречия. — Мне вполне понятно, какие выгоды получит от моего согласия ваше королевство. Ведь теперь любая попытка пруссаков наложить лапу на Шлезвиг-Гольштейн непременно приведет к прямому конфликту с Россией. Выгоды моего отечества менее очевидны, хотя и вполне осязаемы. Непонятно другое. Мне это зачем?

— Константин, — с совершенно очаровательной непосредственностью обратилась ко мне мадам Расмуссен, сразу выдав автора этой комбинации. — Неужели вы не хотите получить корону своих предков?

— У меня уже есть корона Аландского княжества, и еще одной моя бедная голова может и не выдержать. Впрочем, я услышал ваше величество и принял все сказанное к сведенью. Решать в любом случае будет мой августейший брат, и если ему станет благоугодно согласиться на этот прожект, он осуществится. Если нет, то, как говорят у нас в России, на нет и суда нет.

— Мы уже направили императору Александру письмо с приглашением посетить Данию в ближайшее время.

— К слову, вы понимаете, что никакой вассальной присяги дать вам я не смогу. У меня одно слово и одна верность, и они принадлежат России.

— Да, конечно, мы это очень хорошо понимаем. Условия вашего владения Гольштейном будут подробно прописаны, и я не жду клятв, это будет договор.

— А еще я православный, и веру точно менять не стану. Как будет воспринят этот вопрос?

— Думаю, это наименьшее из затруднений на нашем пути, — спокойно возразил король.

— Что ж, вам виднее, ваше величество.

— И вот еще что. Из Стокгольма и