Физрук: на своей волне 3 - Валерий Александрович Гуров

Марина стояла передо мной, будто пойманная в ловушку, нервно теребя край рукава своего пальто. Взгляд у неё был виноватый и растерянный.

— Пересаживайся и рассказывай, — велел я. — Без вариантов, Марина.

Она постояла секунду в нерешительности, потом медленно подошла к столу и села напротив. Ладони сложила на колени, спину выпрямила — сама как примерная ученица.

— Владимир Петрович… вы уверены, что вам это нужно? — прошептала она. — Это ведь мои семейные проблемы.

— Если бы не было нужно, я бы у тебя и не спрашивал, — ответил я. — Так что выкладывай как на духу.

Марина опустила взгляд, долго смотрела на столешницу, словно искала там правильные слова. Потом медленно подняла глаза на меня и начала говорить.

— Понимаете, Володя… — она впервые за сегодня назвала меня по имени, без формальности. — Мой брат… он в последнее время какой-то чужой. Раньше он был совсем другим. Умный, спокойный, учился отлично, строил планы… — она замолчала, сглотнула, прежде чем продолжить. — А сейчас будто что-то внутри него сломалось.

Я слушал, не перебивая. Марина говорила всё тише и тише.

Картина начала складываться сама собой. Чем больше Марина рассказывала, тем отчётливее я понимал, что её брат, похоже, вляпался в нехорошую историю. Очень нехорошую.

Далее девчонка рассказала про то, как брат стал дёрганым, как мог сутками лежать без дела, потом внезапно исчезнуть, а вернуться уставшим, вялым и с мутными глазами. Он перестал общаться с друзьями, бросил занятия, на всё махнул рукой.

Классическая картина, на самом-то деле.

Я таких в девяностые насмотрелся — и наркоманов, и тех, кто по глупости решил «попробовать разок». Разок, а потом — навсегда. Поведение одно и то же: равнодушие к жизни, апатия, замкнутость, вспышки ярости ни с того ни с сего. Всё как по учебнику.

— И вот вчера… — Марина вздохнула, явно боясь даже вспоминать. — Я не отпускала его на улицу. Он хотел продать свои музыкальные колонки, которые мы с мамой подарили ему на день рождения. Я пыталась его остановить, сказала, что не дам. А он… — её голос дрогнул. — Он вырвался. Рванул так, что у меня на руке остались отпечатки его пальцев.

Девчонка провела рукой по запястью, касаясь синяка.

— Ваня это не со зла, — добавила она. — Просто…

Она замолчала, так и не договорив.

— Понятно, — заключил я.

В голове уже сложилась картина.

— Слушай, а откуда у него такая машина? Видел как-то — приличный аппарат. Откуда деньги?

Марина пожала плечами.

— Он… играл.

— В карты, что ли? — уточнил я.

— Нет. В контрстрайк, — ответила она. — На компьютере. Участвовал в турнирах, побеждал. Ему даже платили. Иногда неплохо. На призовые и купил себе машину.

Я хмыкнул, не удержавшись. Ни фига себе… значит, теперь за то, что сидишь за компом, ещё и платят. Раньше бы кто сказал — не поверил бы. Мы-то считали, что это всё пустая трата времени. А тут, гляди ты, целые автомобили покупают. Вот времена пошли… мечта идиота!

— Скажи, а раньше он тебя трогал?

Классуха покачала головой.

— Нет. Никогда. Это впервые. Но вчера он ещё разозлился из-за того… — она замялась, запнулась.

— Говори.

— Он разозлился, когда узнал, что я… что я общаюсь с вами, Владимир Петрович.

Я молча кивнул. Всё стало ясно.

Братец у неё, похоже, вляпался по самую макушку. Деньги уходят неизвестно куда, срыв за срывом, а теперь — боязнь и агрессия из-за того, что Ваня боится, что о его проблемах кто-то узнает. И если он уже начал крутить сестре руки, то дальше будет только хуже. До полноценного рукоприкладства тут рукой подать.

Ну что ж, похоже, с этим братцем придётся знакомиться лично.

Я молчал пару секунд, переваривая услышанное. История получалась тяжёлая, вязкая и без видимого просвета.

— Так, — сказал я наконец. — А увольняешься ты зачем?

Марина тяжело вздохнула, будто именно этого вопроса боялась больше всего.

— Дело в том, — призналась она, — что мне нужно быть дома. Чтобы… чтобы мой брат не вынес из квартиры всё, что осталось. Мама у меня инвалид по зрению, и если я оставлю её одну с Ваней, она не сможет ничего сделать. Он может продать что угодно: телевизор, микроволновку, даже мамину старую швейную машинку.

Ясно… по-человечески, в принципе, всё понятно. Но логика в этом решении хромала.

— Марин, ты ведь понимаешь, что если он захочет что-то вынести, он и при тебе вынесет. Не спросит разрешения. И если попробуешь встать у него на пути, то может прилететь, — высказал я своё мнение.

— Я знаю, — растерянно ответила классуха. — Но я хотя бы попробую.

Смелость в ней, безусловно, была. Только вот от смелости до глупости — один шаг.

— Всё равно не понимаю, — сказал я после паузы. — Увольняться зачем? Ну возьми отпуск, отгулы, больничный, в конце концов. Можно же выкрутиться, не ломая себе жизнь.

Марина медленно покачала головой.

— Я думала об этом. Но он теперь дома почти постоянно. А если я уйду, он может натворить что-то такое, что потом уже не исправить. И… я просто больше не могу работать. Не сплю ночами, в школе постоянно на нервах. Я себя не контролирую.

Я задумался. С одной стороны, помочь ей — значит влезть в чужую семью. С другой стороны, промолчать, зная, что там творится, — это не по мне.

— Когда я попросила директора дать мне отпуск, — продолжила Марина, — он отказал. Сказал, что сейчас «не время». Я тогда предложила, что пусть будет неоплачиваемый, просто пару недель, чтобы решить всё дома. Но он и на это не согласился.

— А причина отказа какая? — уточнил я.

— Леонид Яковлевич сказал, — Марина снова нервно затеребила край рукава, — что у нас на носу олимпиада. И что школа должна показать результат. А если у меня домашние проблемы, и они мешают работе, то лучше сразу написать заявление и уйти. Сказал, что он найдёт человека, который не будет мешать учебному процессу…

В каждом слове Марины чувствовалась обида.

Интересно выходило. Ещё недавно сам Лёня жаловался, что учителей не сыщешь днём с огнём, особенно тех, кто возьмётся за классное руководство.

А тут, пожалуйста — сам же выгоняет, причём такую, как Марина. Да ещё из 11-го «Д»