Тиран Золотого острова - Дмитрий Чайка

о территории северной Греции от горы Пангея и города Кавала до Салоник, где бьют горячие источники, и полуострове Халкидики, который принял это название в 8 веке до новой эры. Пангейские золотые рудники — одни из богатейших в античности. Так же гора Карманион (Пангея в более позднее время) — это источник великолепного корабельного леса.

Глава 12

Порт Трои по-прежнему напоминает муравейник. Все же эта ветка Оловянного пути пока еще работала кое-как, перекачивая дефицитный металл из диких степей севера на побережье Великого моря. Впрочем, он порой попадал сюда и с Оловянных островов запада, тех, что покрыты вечными туманами. Торговцы как-то договариваются с вождями на длинном пути, и тонкий ручеек караванов пробирается через бескрайние травяные просторы и варварские леса. Деньги, или что тут их заменяет, почти как вода. Они всегда найдут слабое место в самой неприступной стене. Видимо, некоторые купцы смогли договориться даже с диким народом гамир. С тем самым, который полулюди-полукони. Так рассказывали о них торговцы на рынках Трои, картинно округляя глаза и по-бабьи всплескивая руками.

Порт забит кораблями из Сидона, Тира, Библа, Апасы, Милаванды и мелких царств Аххиявы. Купцов из Угарита больше нет, да и из многих других тоже. Города Финикии перехватили их торговлю, и даже постоянные набеги пиратов их не страшат. Купцы и сами пиратствуют вовсю, отчего на всем Великом море воцарился милый обычай: если корабль выбросило на берег, то товар с него жители побережья забирают себе, а людей на всякий случай приносят в жертву богам.

Приморские поселения давно уже превратились в крепости. Тир, стоящий на острове, неприступен, да и остальные города изрядно перестроены. А в Библе и вовсе стоит сильный египетский гарнизон. Жизнь продолжается, ведь даже наступающие из пустыни племена хапиру хотят торговать. Они захватили западный берег реки Иордан, и им не мешает то, что их партнеры из приморских городов по-прежнему чтут богомерзких демонов. То и гляди, через Иерусалим, как раньше потекут караваны верблюдов с юга, груженые ладаном Сокотры и кувшинчиками аравийских благовоний.

Я вдыхал знакомый воздух и не спешил сходить на берег. Я немного отвык от шума огромного города. Тут на одном рынке больше народу, чем на всем Сифносе. В Трое даже портовых чиновников больше, чем… А вот же они! Писец с табличкой в руке и ласковой улыбкой голодной гиены спешит к нам, чтобы пересчитать груз и взыскать положенную долю в казну царя Париамы. Огорчу его.

— Царь Сифноса Эней с женой прибыл, — сказал я ему. — Царица — дочь великого Париамы. Сбегай наверх, пусть пришлют колесницу. Не пристало дочери царя идти к своему отцу пешком.

Писец сначала оглядел корабль целиком, потом окованный медью нос и таран, самую малость выдающийся из воды, а потом поклонился с умильной мордой и исчез в портовой толчее. Думаю, нас не заставят ждать. Я ошибался. Ждать пришлось долго. Тут, в Трое, всем было немного не до нас.

* * *

Тронный зал царского дворца оказался набит людьми так, что не продохнуть. Креуса с сыном удалилась в покои матери, а я преспокойно прошел и сел на свободное место в первом ряду, насквозь прожигаемый любопытными взглядами присутствующих. Здесь убрали столы и принесли скамьи, которые застелили расшитыми тканями. Тут явно пытались на кого-то произвести впечатление, потому что бронзовых светильников стало еще больше, чем раньше, как и разодетых в длинные цветные платья слуг, неподвижно стоявших вдоль стен.

Приам, как и всегда, сидел в своем огромном резном кресле, с подлокотниками в виде лежащих львов, а вокруг него устроились сыновья и зятья, числом под десять человек. Я знал многих из них. Гектор — по правую руку от трона, Парис, Деифоб, Полит, Ликаон, Полидор, совсем еще мальчишка, Троил, Гелен, тот самый, что гадает по полету птиц и бараньему ливеру. Свояк Приама и по совместительству здешний премьер-министр Антенор сидит тут же, слева от царя. И он тоже разглядывает меня так, словно я какое-то привидение. Позади меня разместилась вся троянская знать и богатые купцы. Те, кто называются тут лучшими людьми.

А вот я сам во все глаза разглядывал гостей, из-за которых и собралась столь представительная компания. Трое иноземцев выделялись более спокойным стилем одежды и отсутствием серег, которые в Вилусе мужчины порой носили, переняв обычаи хеттов. Данайцы одеты в белоснежные хитоны с пурпурной отделкой и сандалии, а из украшений имели лишь ожерелья на шеях, браслеты и золоченые рукояти кинжалов. Я помахал Менелаю, который в ответ только выпучил глаза, а потом внимательно уставился на двух его товарищей. Кто-то из них Одиссей, а второй Паламед, мелкий царек с острова Эвбея. Наверное, вот этот, слева.

Ахейцы с Эвбеи смуглые и черноволосые, с крупными носами, в отличие от более светлых и темно-русых ионийцев. Паламед — большого ума мужчина, как писали античные авторы. Это он мобилизовал на войну Одиссея, бросив под копыта быков его маленького сына. Одиссей, как это вошло в моду позже, косил от армии, притворяясь сумасшедшим. А ведь Паламед еще и буквы придумал, и цифры, и календарь, и даже игру в кости. И да! Деньги тоже придумал он. Лютейшее вранье, в общем. Денег здесь нет и в помине, а я все никак не устраню это небольшое неудобство. Впрочем, совершенно не факт, что мне удастся навязать широкой общественности клейменые слитки драгметаллов в качестве заменителя зерна и меди. Насколько я знаю, золото есть нельзя, и этот прискорбный факт известен всей Ойкумене, регулярно страдающей от голода.

Одиссей оказался мужиком немного за тридцать, с грубоватым обветренным лицом и вьющимися русыми волосами, спадающими на плечи небрежными локонами. Он сидит расслабленно, но это впечатление обманчиво. Царь Итаки, Закинфа, Кефалинии и куска западного побережья Эпира бросает по сторонам короткие изучающие взгляды, пытаясь составить мнение о людях, что его окружали. Он и меня осмотрел, но сделал это исподволь, так, чтобы я не обратил на это внимание.

— Говори, гость! — произнес Антенор, который встал и горделиво выпятил грудь.

Царь Париама до личного общения сегодня решил не снисходить. По всему видно, что он хочет выжать из этой ситуации максимум, и унизит просителей при всем честном народе. Царь скользнул по мне любопытным взглядом и старательно спрятал свой интерес, сделав вид, что зевнул. Опыт не пропить, черт возьми! Сколько лет правит старик. Только вот под конец жизни облажался по полной, да еще и упорствует в своей ошибке.

— … Я требую,