Птицы и сны. С.-Петербургъ: хроники иномирья. - Владимир Слабинский

Дамы сели в кресла напротив окон, мужчины расположились позади них. Достали привезенные с собой бинокли, лорнеты. Правдивец, к неописуемому удовольствию присутствующих, установил профессиональный наблюдательный шар, позволяющий с помощью магии видеть самые мелкие детали происходящего. Я открыл свою превосходную подзорную трубу – подарок одного старого морского волка. Погасили свет и стали наблюдать.

Готический дом, как уже говорилось выше, представляет исключение из привычной городской архитектуры. Петр Великий, как известно, взял за образец голландские города, где крыши крыли железом. От этого по ночам дома представляются промокшими – свет Селены освещает кровли и создает дождливую иллюзию. Не все, однако, последовали распоряжению Императора, так, скажем, масоны ухитрились построить по своим чертежам Михайловский замок, скомпрометировав, тем самым, царскую семью. Готический орден не обладает, конечно, властью и могуществом вольных каменщиков, но ряд цитаделей устроить сумел. Говорят, через императорский архитектурный совет эти проекты были проведены под видом культурных центров. Несомненно, не обошлось и без взяток. Как бы то ни было, готические дома выпадают из общего ансамбля, бросаются в глаза.

Среди архитектурных элементов проявились магические артефакты. В городе закрепилась готическая магия, и объявились целые полчища летучих мышей, на запах которых жаловались градоначальнику жители домов, по несчастью расположенных рядом с готическими постройками.

Дом, в котором мы расположились, находится совсем недалеко от Египетского моста и представляет гибрид жилого особняка и сторожевой башни. Поскольку он доминирует над остальной линией домов, ничто не загораживало непосредственно сам мост и подходы к нему.

Я настроил окуляр подзорной трубы под особенности своих глаз и оглядел место предполагаемого события. Кошки были великолепны! Четыре сфинкса, хотя и продолжали находиться на своих пьедесталах, вели себя вольно, словно котята. Особенно хорошо была видна ближняя к нам кошка. Она нежилась под лучами Селены, сворачивалась клубком, подбрасывала всеми четырьмя лапами мяч, который, забавляясь сторожа, подавали ей на пике. Зрелище было интересным и напомнило мне виденные ранее игры уссурийских тигров. Несмотря на всю экзотичность, сфинкс, по сути, та же домашняя кошка. Неудивительно, что наблюдатель, удаленный от нежити на большое расстояние, а потому лишенный ощущения чудовищной мощи, порождаемой гигантским размером, спустя некоторое время ловит себя на чувстве обыденности происходящего. Котенок Мурзик, играя с клубком ниток, возможно даже более потешен.

Возбуждение, охватившее нас, постепенно улеглось и появилось чувство некоторой скуки. Мне подобная метаморфоза была знакома еще по охотничьему опыту. Не раз и не два доводилось скрадывать зверя с охотничьей вышки. Для охотника крайне полезным является знание приемов медитативного ожидания и практика в этом искусстве.

Не все участники сафари обладали необходимым опытом и навыками. Начались непременные в таком случае позевывания, почесывания и перешептывания. Вероника, по всей видимости, даже уснула! Об этом свидетельствовал раздавшийся из ее кресла храп. Елизавета деликатно, но без всякого успеха толкнула подругу в плечо.

Ситуацию разрядили двое вошедших в комнату. Это были юные создания, практически дети. Юноша нес ящик шампанского, а девушка освещала ему дорогу свечой. Выглядели они достаточно вычурно, как и полагается обитателям готического дома. Одетые в абсолютно черные, с кожаными вставками и стальными клепками одежды, они походили на бестелесные тени. Ощущение чего усиливали излишняя бледность их лиц, подчеркнутая жирной черной подводкой глаз и черной же губной помадой. У них были одинаково длинные волосы цвета вороного крыла, собранные в сложную прическу и выбритая с правой стороны голова. Украшением служили множество металлических булавок, заколок, прищепок, протыкавших нос, уши, брови и даже язык.

– Шампанское господам, – хриплым голосом произнес юноша, отчего-то бесцеремонно тяжелым взглядом уставившись на Правдивца.

Последний невольно вздрогнул и произнес.

– Чур меня, святый боже! Кто это?

– Знакомьтесь, Лео и Мари – дети хозяина, – рекомендовал вошедших Жуковский и, понизив голос добавил громким шепотом, однако всем хорошо слышным.

– «Кровавой Мари», господин писарчук, в здешнем месте называют особо извращенную сексуальную утеху с этой девицей. Я вам не рекомендую ее заказывать. Не все, знаете ли, доживают до ее окончания. Мари – страсть как охоча до свежей крови.

– Всем шампанского, господа, шампанского! – захлопотала Мелисова, легко поднявшись со своего кресла.

Свечей более не зажигали, обошлись скудным светом единственной, принесенной детьми хозяина. В некотором возбуждении компаньоны собрались у стола и разобрали фужеры с шампанским, которые ловко наполнили кабальеро. Глядя на то, с какой ловкостью они открывают бутылки и как деликатно и бережно распределяют шипучее вино, я невольно пробурчал.

– Утописты, а шампанское как господа гусары пьют.

– Ты, доктор, это верно подметил. Пьют как гусарские кони! Никакой пролетарской деликатности! – заржал услышавший меня Жуковский.

Слова капитана были подхвачены Правдивцем, Мелисовой, Вероникой и даже девицами-моделями. Кабальеро в долгу не остались, и разговор пошел на несколько повышенных тонах. Лео и Мари незаметно отступили в тень и с плотоядным интересом наблюдали за наметившимся конфликтом.

В смущении, что моя невольная реплика была услышана и послужила толчком для столь двусмысленного обсуждения, я отошел к окну. Сфинксы исчезли, их пьедесталы были пусты. Холодок пробежал по моей спине: «Началось…».

V

Разговор моментально стих, и все бросились по местам. Едва мои спутники приготовились к наблюдению, как появились те, ради кого мы проделали путешествие.

Они были великолепны – полтора десятка сильных человеко-коней – полканов. Все в кожаных, черных куртках, с головами, украшенными рогатыми шлемами, они гарцевали менее чем в десяти метрах от моста. На некоторых сидели амазонки. Седел и прочих премудростей цивилизации полканы не признавали и амазонки использовали древнюю посадку. Они размещались на спине полкана, сильно подогнув ноги, практически сидя на коленях. Эта особенность придавала наездницам утонченную грациозность и оставляла полную свободу движений.

Полканы – порождение ночных трасс и скорости, больше всего они любят свободу и возможность скакать во весь опор, пока первые лучи солнца не заставят их искать убежище. В своих заметках о путешествии по Европе Великий Петр очень тонко подметил бессмысленность перемещений полканов. Для них не важно направление движения, важна лишь скорость. Эту черту прекрасно иллюстрирует следующая ежегодная традиция. Самые отчаянные из них ранней весной отправляются на запад или восток и путешествуют, пока не достигнут берега океана. Омочив копыта в прибрежной волне, они разворачиваются и столь же стремительно направляются в обратный путь.

Именно Петр, восхищенный страстью полканов к свободе, разрешил им жить в Российской империи. Он равнял их с поэтами, справедливо подмечая неуправляемость и красоту проявлений. Еще при жизни Великого императора у знати возник обычай присоединяться по ночам к кавалькаде