Космонавт. Том 2 - Феликс Кресс

— Обязательно, отец, — сказал я и покинул палату.

Протяжный гудок выдернул меня из воспоминаний. Поезд тронулся и я снова расслабился. Сейчас я сижу в поезде Москва-Волгоград, до конечной станции осталось меньше десяти часов, а значит, совсем скоро я стану курсантом Качи не только на бумаге, но и на практике.

Глава 13

Поезд замер у перрона и я вышел в предрассветный холод. Натянул перчатки потуже, подхватил чемодан с потёртыми уголками и зашагал на выход из вокзала. Время было раннее и автобусы ещё не ходили. Поэтому я решил отыскать такси или добираться на попутках, если таковые найдутся.

На всякий случай решил уточнить у дежурного по вокзалу нет ли транспорта, который довезёт меня до Качи. Мужчина, с усами как у Сталина, пожевал нижнюю губу и ответил:

— Вон тот грузовик видишь? — он махнул в сторону грузовика с потёртыми бортами. — Везёт продукты в Качу. Если договоришься, может, подкинут.

Поблагодарив дежурного, я пошёл к грузовику, рядом с которым суетились грузчики, закидывая внутрь мешки с мукой.

Когда я подошёл, водитель, затягиваясь папиросой, прищурился.

— Утро доброе, товарищ шофёр, — поздоровался я, — в Качу подбросите?

Он выдохнул дым колечком, оглядел мою одежду и чемодан.

— Видали и добрее, — усмехнулся он и пожал мне руку. — А тебе зачем в Качу-то? У них приём сейчас уже не ведётся.

— А я не на приём, товарищ шофёр. Я курсант.

— Качинский курсант, говоришь? А чего не в автобусе?

— Так автобусы не ходят ещё, а мне к шести на КПП. — Я кивнул на мешки с мукой. — Вам всё равно в ту сторону. Подбросите — сэкономите время на разгрузке. Помогу вам в счёт оплаты за проезд.

Шофёр фыркнул, стряхивая пепел с рукава:

— Мешки небось в жизни не таскал. Спину надорвёшь, а мне отвечать потом за это.

— Не надорву, — серьёзно ответил я.

Шофёр замер, потом резко дёрнул головой к кабине:

— Ладно, запрыгивай. Только мешки не трожь. Я сам их рассовал, сам и выгружу.

— Не трону, — пожал плечами я и забросил чемодан в кузов. — А как звать вас? Не говорить же всё время «товарищ шофёр».

— Степанычем зови, — он сел в кабину и завёл мотор.

— Рад знакомству, Степаныч. Я Сергей Громов.

Мы молча тронулись с места. Спустя минут пять я поймал его взгляд, в котором читался вопрос.

— Спрашивайте, Степаныч.

— Ты, курсант, либо умнее, чем кажешься, либо удачливый. Не помню, чтобы в Качу зачисляли посередь года. А я давно уже катаюсь туда многих знаю, многие знают меня.

— Обычно первое помогает со вторым, — ответил я, глядя, как вокзал растворяется в серой утренней дымке.

Степаныч хрипло засмеялся:

— Ну, посмотрим, как ты там, в Каче, заговоришь. Там сурово всё, не забалуешь.

— А я не в пионерский лагерь еду, Степаныч. Я учиться еду.

— Это правильно, кивнул Степаныч. — Молодец.

Пока грузовик набирал скорость, я наблюдал, как первые лучи солнца начали окрашивать небо в нежные розовые тона. Степь раскинулась по обе стороны дороги, изредка прерываясь небольшими рощицами и хуторами. Асфальт был неровным, машина тряслась на выбоинах, но я не обращал на это внимания, погруженный в свои мысли.

— А ты откуда родом-то? — спросил Степаныч, прикуривая новую папиросу.

— Из Москвы, — ответил я, глядя на пробегающий за окном пейзаж.

— О-о, столица! — оживился водитель. — Я сам с Рязанской области. У нас там тоже аэродром есть, правда, не такой, как здесь.

Дорога постепенно забирала вверх, и вскоре впереди показались очертания авиагородка городка. Серые здания казарм, учебные корпуса, взлетно-посадочная полоса — всё это раскинулось на обширной территории.

— Видал, как построили? — с гордостью в голосе сказал Степаныч. — Это тебе не хухры-мухры. Тут и штаб, и учебный корпус, и казармы. А вон там, — он махнул рукой в сторону, — аэродром. Там наши орлы небо бороздят.

Я смотрел на всё это великолепие и вспоминал каким видел этот городок в последний раз. Точнее, то, что от него осталось — руины. Печальное было зрелище. Хотя вот эта водонапорная башня и в будущем будет встречать гостей, как и сейчас.

— А знаешь, — продолжил Степаныч, — здесь, почитай, вся история авиации. Вон там, где сейчас аэродром, раньше поле было. А эти казармы… Их после войны построили.

В памяти всплывали картины из будущего: как я стоял на этом самом плацу, только он весь порос травой, кустами.

— А что за башня вон там? — спросил я, указывая на водонопорную башню.

— Это наша гордость, — улыбнулся Степаныч. — Двадцать метров высотой. Без неё тут бы и воды не было. А вокруг неё раньше парк был, сейчас только саженцы растут.

— А аэродром где? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— В Бекетовке, — ответил Степаныч. — А первый аэродром за Мамаевым курганом был.

— А что это там написано на плацу? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— «Отличник учёбы — гордость училища!» — процитировал Степаныч и повернул к КПП.

Минут через пять мы уже были на месте. Грузовик Степаныча замедлил ход у бетонного ограждения с колючей проволокой. Над въездом красовалась вывеска: «Качинское ВВАУЛ. КПП-1». Слева располагалась будка часового, справа — шлагбаум, за ним виднелся плац с надписью, упирающийся в серое здание штаба с треснувшей лепниной. Часовой в шинели и ушанке, с автоматом на груди, резко поднял руку:

— Стой! Проверка!

Степаныч выключил двигатель, кивнул мне:

— Бывай, курсант. Тебя ждут.

Я выпрыгнул из кабины, подошёл к часовому. Лицо у него было обветренное и жёсткое и оно не выражало ни интереса, ни усталости. Из-за спины часового донёсся лязг затвора — второй часовой на вышке наблюдал за периметром.

— Курсант Громов. Прибыл по особому распоряжению, — протянул я документы.

Часовой взял их в руки, не сводя с меня. Ветер шевелил уголки страниц, заставляя его прижать бумаги к груди.

— Жди, — бросил он и скрылся в будке.

Через минуту из здания КПП вышел дежурный — старший сержант в гимнастёрке с нашивкой «Дежурный по части». Он пробежался глазами по приказу о зачислении, потом окинул меня оценивающим взглядом:

— Особый, значит… — Ткнул пальцем в штамп на пропуске. — Штаб