Инженер Петра Великого 9 - Виктор Гросов

Когда все было готово, я лично начал подачу реактивов. Капля за каплей. Дюпре следил за температурой, а молодые ученики, затаив дыхание, — за манометром. В реторте забулькала мутная, желтоватая жидкость. Потянуло знакомым запахом тухлых яиц — сероводород, — но затем к нему начал примешиваться другой, тошнотворный, сладковатый оттенок. Процесс пошел.

Итог — всего несколько граммов густой, маслянистой жидкости, тут же герметично запаянной в глинянной ампуле. Взяв ампулу щипцами, я поднес ее к свету.

И тут же ощутил: что-то не так. Запах не исчезал. Напротив, он становился лишь сильнее. Омерзительная, удушающая волна, несмотря на вытяжку, медленно, но верно заполняла наш погреб, казалось, просачиваясь сквозь сами стены.

— Вытяжка! — рявкнул я, хотя и так было ясно, что она не справляется. — Проверить тягу!

Один из учеников метнулся к топке, подбросил лучины. Пламя, вместо того чтобы жадно втянуться в трубу, лениво лизнуло кирпичную кладку и пошло вбок. Тяги почти не было. Но почему? Ведь на улице стоял ясный, морозный день — идеальные условия.

Бледный Дюпре, прижав к лицу тряпку, лихорадочно перебирал бумаги.

— Не понимаю… концентрация должна была остаться в колбе… утечки нет…

И тут меня пронзила мысль. Не утечка. Проницаемость. Эта дрянь сочилась сквозь поры глиняной колбочки, ее невидимые молекулы просачивались наружу, как вода сквозь песок. Мы заперли зверя в клетке, которая оказалась решетом.

— Всем вон! — проревел я, понимая, что каждая секунда здесь отравляет нас. — Живо! Маски не снимать!

Мы вывалились из погреба на свежий, морозный воздух, жадно хватая ртами кислород. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. На миг показалось, что обошлось. Мы стояли, переводя дух, ругая себя за неосторожность. Но даже здесь, на улице, омерзительный запах не отпускал: он цеплялся за одежду, за волосы, казалось, въелся в саму кожу.

— Что это было, мсье барон? — прохрипел Дюпре, срывая с лица бесполезную уже маску. — Такого не должно было быть!

Я еще пытался осознать масштаб нашего провала, когда с запада потянул легкий, едва заметный ветерок. Он принес спасительную прохладу и… разнес нашу отраву. Невидимое облако, вырвавшееся из трубы вытяжки, медленно поползло от склада. Прямо в деревню.

Первыми беду почуяли животные. Из деревни донесся панический, захлебывающийся вой собак, следом — протяжное, полное первобытного ужаса мычание коровы. А затем наступила жуткая тишина. Ее разорвал один-единственный женский крик безумия.

Мы застыли. Ледяной ужас сковал нас всех. Я хотел создать оружие для солдат, а создал чуму для мирных жителей.

— Господи… — прошептал один из моих учеников и, отвернувшись, согнулся пополам в приступе рвоты.

Не раздумывая, я бросился к лошадям.

— За мной! — крикнул я остальным. — Воду, уксус, все что есть — тащите!

Мы влетели в деревню. Открывшаяся картина была страшнее любого поля боя. Крови здесь не было — был тошнотворный ад. Люди застыли. Какой-то мужик методично, беззвучно бился головой о сруб собственной избы, выворачивая содержимое желудка. Старуха сидела на завалинке и обессилено повторяла то же действие. Деревню парализовало омерзением. В воздухе стоял смрад. Он выворачивал душу наизнанку.

Мы двигались лихорадочно, как во сне: раздавали мокрые тряпки, вливали в людей воду с уксусом. Ворвавшись в первую попавшуюся избу, я увидел на полу молодую женщину, ее тело мелко сотрясалось от беззвучных рвотных позывов. В люльке надрывался младенец. Я схватил ребенка, прижал к себе, вынес на улицу.

Через час ветер сменился снова, и смрад начало уносить в поля. Деревня медленно оживала. Люди смотрели на нас с подозрением и суеверным ужасом. Они еще не связали нас с «моровой порчей», но это был лишь вопрос времени.

Мой взгляд упал на открытые створки хлева. Несколько коров лежали на боку, тяжело дыша, из их пастей шла пена. Их более чувствительное обоняние не выдержало удара. Они умирали.

Я передал ребенка матери и приказал возвращаться. Мы молчали. Я подошел к бочке с водой и начал остервенело тереть руки, лицо, шею. Запах не уходил. Он въелся в поры, он был внутри. Я тер кожу до красноты, до боли, но не мог от него избавиться.

— Mon Dieu… (Боже мой…) — прошептал Дюпре, глядя на мои тщетные попытки. В его голосе был неподдельный шок. — Я… я никогда не видел ничего подобного.

Он подошел и сел рядом со мной. Его руки мелко дрожали. Первый шок прошел, в его глазах появился лихорадочный блеск — азарт ученого, чей эксперимент, пусть и с последствиями, удался.

— Это ужасно, барон, — сказал он тихо, почти стыдясь своего возбуждения. — Но, с чисто инженерной точки зрения… оно работает. Оно работает слишком хорошо. Мы получили несколько граммов! Несколько капель — и они парализовали целую деревню. Что будет, если мы используем фунт? Вы понимаете, что вы создали?

Я поднял на него тяжелый взгляд.

— Я понимаю, что создал неконтролируемого джинна, — ответил я глухо.

— Нет! — он подался вперед, его голос звенел от энтузиазма. — Вы создали абсолютное оружие! Да, есть проблемы: утечка, нестабильность, зависимость от ветра… Но это все решаемо! Герметичные контейнеры из свинца, либо устройство, где вещества смешиваются в последний момент…

Он говорил быстро, его мозг уже решал те самые инженерные задачи, которые поставил перед нами этот кошмар, и смотрел на меня, ожидая приказа, готовый немедленно броситься в бой, устранять недостатки.

А я смотрел на свои руки. К собственному ужасу, несмотря на кошмар в деревне и умирающий скот, я осознавал, что где-то в глубине души я согласен с этим одержимым французом.

Проект работал.

Глава 14

Катастрофа в деревне заставила пересмотреть немного свои взгляды. Джинн, выпущенный на волю, оказался неконтролируемым. А значит, нужно было загнать его обратно, создать для него такую бутылку, из которой он вырвется лишь по моей команде и только в указанном направлении. Проблема не в силе вещества, а в его состоянии. Пока оно едино, оно смертельно опасно, следовательно, его нужно разделить на два инертных и безопасных по отдельности компонента. Но стоит им встретиться в тесном пространстве боеголовки, как их союз породит чудовище. Бинарный боеприпас. Вот простое сложное в исполнении. И именно Дюпре подтолкнул