Гибриды - Роберт Дж. Сойер

могли забыть тот благородный порыв, который привёл нас из Олдувайского ущелья в лунные кратеры? Ответ, разумеется, таков: мы успокоились. В течение недавно завершившегося столетия мы достигли большего прогресса в благополучии и качестве жизни, в здравоохранении и долголетии, в технологиях и житейских удобствах, чем за все предшествующие сорок тысячелетий…

Жизнь Мэри начала входить в колею: днём она занималась изучением неандертальской генетики с Лурт и другими специалистами, ночи с большим комфортом проводила в доме Бандры.

Мэри всегда казалось, что у неё слишком широкие бёдра, но средний неандертальский таз был ещё шире. Ей вспомнилась старая гипотеза Эрика Тринкауса о том, что срок беременности у неандертальцев мог составлять одиннадцать или даже двенадцать месяцев, поскольку благодаря широким бёдрам они могли рожать более крупных детей. Однако ту гипотезу пришлось отбросить, когда последующие исследования показали, что необычная форма неандертальского таза связана лишь с их манерой ходьбы. Предполагалось, что их шаг должен напоминать походку враскачку, как у ковбоев Дикого Запада, – что теперь подтверждалось прямыми наблюдениями.

Так или иначе, неандертальские седлокресла казались Мэри неудобными, а из-за того, что у большинства неандертальцев голени немного короче бёдер, барастовские сиденья более привычного типа всегда оказывались низковатыми для неё. Поэтому она попросила знакомую Лурт мебельщицу изготовить для неё новое кресло: сосновая рама и мягкие подушки на сиденье и спинке.

В тот день Бандра вернулась домой раньше Мэри и была в своей спальне. Она, однако, появилась, стоило генетику подойти к входной двери.

– Привет, Мэре, – сказала она. – Мне показалось, что я унюхала ваш запах.

Мэри чуть улыбнулась. Она уже начала ко всему этому привыкать.

– О, гляньте-ка! – продолжила Бандра. – Ваше кресло привезли! Ну-ка опробуйте.

Мэри подчинилась, опустившись на мягкое сиденье.

– Ну как? Хорошо?

– Замечательно! – сказала Мэри, немного поёрзав. – Просто великолепно. Очень удобно.

– То, что доктор прописал! – заявила Бандра, показывая удивлённой Мэри оба больших пальца.

Мэри рассмеялась:

– Точно.

– То, что надо! В самый раз!

– Да, всё это, – согласилась Мэри.

– Да! – повторила Бандра, явно безмерно довольная собой. – Бинго! Точняк! – Бандра сияла, и Мэри тепло улыбнулась ей в ответ.

* * *

Позже тем же вечером Мэри подвергла новый стул более серьёзному испытанию, устроившись на нём с ногами и одной из книг, купленных в книжной лавке Лаврентийского университета, в руках.

Бандра, которая работала над новым анималистским полотном, по-видимому, решила, что неплохо устроить перерыв. Она пересекла комнату и встала позади Мэри.

– Что вы читаете?

Мэри автоматически показала ей обложку книги, потом сообразила, что Бандра не сможет прочесть название – хотя при её увлечении английским она, возможно, скоро научится на нём и читать.

– Книга называется «Собственник», – сказала Мэри, – а автора зовут Джон Голсуорси. Он получил высшую литературную награду нашего мира: Нобелевскую премию по литературе. – Кольм советовал ей почитать Голуорси многие годы, но Мэри решилась на это, лишь наслушавшись восторгов её сестры Кристины по поводу нового бибисишного телесериала по «Саге о Форсайтах», первым томом которой и являлся «Собственник».

– О чём она? – спросила Бандра.

– Богатый адвокат женится на красивой женщине. Он нанимает архитектора, чтобы построить им загородный дом, но женщина заводит с архитектором роман.

– Ах, – сказала Бандра; Мэри посмотрела на неё и, улыбнувшись, начала заново:

– Она о сложностях межличностных отношений у глексенов.

– Вы не почитаете мне из неё вслух? – попросила Бандра.

Просьба удивила Мэри, но одновременно и обрадовала.

– Конечно.

Бандра подтащила седлокресло поближе и села лицом к Мэри, сложив руки на коленях. Генетик принялась читать текст тихим голосом, позволяя Кристине переводить его на неандертальский язык.

Многие сочли бы брак Сомса и Ирэн вполне удачным: у него деньги, у неё красота – значит, компромисс возможен. Пусть не любят друг друга, но почему не поддерживать сносных отношений? То, что они будут жить каждый своей жизнью, делу не помешает, лишь бы были соблюдены приличия, лишь бы уважались священные узы брака и семейный очаг. В высших классах половина всех супружеств покоится на двух правилах: не оскорбляй лучших чувств общества, не оскорбляй лучших чувств церкви. Ради них можно принести в жертву свои собственные чувства. Преимущества незыблемого семейного очага слишком очевидны, слишком осязаемы, они исчисляются реальными вещами; status quo – дело верное. Ломка семьи – в лучшем случае опасный эксперимент и к тому же весьма эгоистичный.

Вот какие выводы может выставить защита, и молодой Джолион вздохнул.

«Всё упирается в собственничество, – думал он, – но такая постановка вопроса мало кого обрадует. У них это называется „святостью брачных уз“, но святость брачных уз покоится на святости семьи, а святость семьи – на святости собственности. И вместе с тем, наверное, все эти люди считают себя последователями того, кто никогда и ничем не владел. Как странно!»

И молодой Джолион снова вздохнул.[43]

– Интересно, – сказала Бандра, когда Мэри остановилась.

Мэри рассмеялась:

– Уверена, что вы так говорите из вежливости. Должно быть, для вас это полнейшая тарабарщина.

– Нет, – возразила Бандра. – Нет, я поняла. Этот мужчина – Сомс, да? – живёт с этой женщиной, этой…

– Ирэн, – подсказала Мэри.

– Да. Но в их отношениях нет теплоты. Он хочет гораздо бо́льшей близости, чем хочется ей.

Мэри, впечатлённая, кивнула:

– Именно так.

– Подозреваю, что такие проблемы бывают у всех.

– Думаю, да, – сказала Мэри. – Я лично отождествляю себя с Ирэн. Она вышла замуж за Сомса, не зная, чего на самом деле хочет. Как я за Кольма.

– Но теперь вы знаете, чего хотите?

– Я знаю, что хочу Понтера.

– Но он не сам по себе, – сказала Бандра. – У него Адекор и дочери.

Мэри загнула страницу и закрыла книгу.

– Я знаю, – тихо сказала она.

Бандра, должно быть, почувствовала, что огорчила Мэри.

– Простите, – сказала она. – Я бы чего-нибудь выпила. Присоединитесь?

Мэри была готова убить за стакан вина, но неандертальцы его не делали. Впрочем, она привезла с собой с той стороны килограммовую пачку растворимого кофе. Обычно она не пила кофе по вечерам, но комнатной температурой у неандертальцев считается шестнадцать градусов: они пользовались той же самой шкалой – промежуток между точками замерзания и кипения воды, разделённый на сто частей. Мэри предпочитала двадцать или двадцать один градус, и большая кружка кофе могла помочь ей согреться.

– Давайте я вам помогу, – сказала Мэри, и они вдвоём отправились в кухонную зону.

У себя дома на той Земле Мэри всегда держала в холодильнике литровую упаковку шоколадного молока, чтобы добавлять его в кофе. Здесь его тоже было не достать, но она взяла с собой банку сухого молока и растворимого порошкового какао; добавив в кружку Maxwell