Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 2)

Отец лежал в своем, командирском блиндаже, на койке, заправленной простой, солдатской шинелью – худой, с серым, но спокойным лицом. Ему уже сделали операцию – хотя, наверное, с такими ранениями и в Центральном военном госпитале не помогли бы. Его, с небольшой группой офицеров – выманили на встречу со старейшинами и там подло напали. Чеченцы не видят в этом ничего плохого, такое здесь бывало не раз и не два – дать обещание врагу, чтобы нарушить и уничтожить его. Обещание, данное неверному и не чеченцу – ничего не значит. Они не ожидали только одного – что отец с остатками людей, под градом пуль доберется таки до своей машины, своего Фордика, который стоял сейчас на ободах под навесом и больше напоминал решето, и что машина сможет двигаться. И он опередил чеченцев, вырвался из западни и поднял тревогу – у чеченцев просто не было ничего, чтобы догнать машину. Поспешный штурм укрепления чеченцами ничего не дал кроме трех десятков порезанных пулеметами джигитов. Джигиты откатились и прибегли к новой тактике – к окружению и измору. Это была очень необычная тактика для них. Очень.

Машина, тот самый Фордик, на котором они одно время ехали из Грозного и отец говорил на переднем сидении с чеченцем, которого подвозил – честно выполнила свой долг до конца, вывезя, вытащив под градом пуль своего хозяина из ловушки и довезя его до дома. И его отец – тоже выполнил свой долг до конца, он честно ломал свою службу, не роптал, оказавшись начальником самого отдаленного гарнизона, он умиротворял, судил, убеждал, при необходимости – искал, наказывал, убивал чеченцев. И даже в свой смертный час – он не позволил себе умереть в чеченской мышеловке, он вырвался из огненного кольца, доехал до гарнизона и поднял тревогу. Теперь и ему, девятнадцатилетнему потомку рода Шаховских предстояло выполнить свой долг…

– Отец…

Отец протянул руку

– Сядь сюда…

Сын сел рядом. Дежуривший у постели ординарец – тихо вышел.

– Как… дела?

– Все нормально. Мы держимся. Они не осмелятся еще раз…

Отец закрыл глаза – так что Владимир испугался

– Отец?

– Они атакуют ночью – сказал полковник, не открывая глаз – берегите патроны

– Да, отец. Я все понял.

Отец помолчал. Потом сказал

– Зря ты приехал…

– Нет. Не зря – с железной уверенностью в голосе ответил Владимир

– Зря…

Они снова помолчали. А чего тут говорить?

– Где Пашков?

– Не вернулся.

Своим последним приказом – отец командовал до тех пор, пока мать силой не заставила его отказаться от командования – он приказал фельдфебелю Пашкову с группой наиболее опытных солдат-пластунов – скрытно добраться до леса, провести там разведку, по возможности – найти и уничтожить минометы. Это было вчера. Но до сих пор – он не вернулся, и это могло означать лишь одно.

– Как… мама…

– Не видел ее. В лазарете.

Конечно же – она в лазарете. Помогает из последних сил. Она, как и отец – скорее умрет на посту, чем позволит…

– Зря ты приехал…

– Отец.

– Послушай меня. Но если уж приехал… послушай меня. Слушаешь?

– Да.

– Помнишь Амануллу – хаджи? Который тогда ехал с нами… когда мы купили машину?

– Да, помню.

– Если все… будет совсем плохо – скажи, чтобы тебя привели к нему. Напомни ему о том обещании, которое он давал мне. Он человек чести… не откажется.

– Тебе нельзя много говорить

– Смирно… учить меня будешь… понял все?

– Понял, отец. Но Аманулла-хаджи человек чести. А эти – нет.

– Против стариков… они не пойдут.

– Могут пойти – возразил Владимир.

Отец открыл глаза. Говорить ему было трудно.

– Тогда… не оставляй меня в живых… молчи и слушай. Не оставляй меня им в живых… прошу как офицера. Не как сына.

Владимир хотел сказать, что он не офицер. Но промолчал. Какая теперь разница… офицер не тот, у кого погоны на плечах, а тот, кто ведет людей за собой.

– Патроны… есть?

– Есть… немного.

– Тогда не трать впустую. Иди.

Владимир поднялся. Пригибаясь, чтобы не удариться головой о порог – вышел. К нему тут же подбежал один из унтер-офицеров.

– Сколько у нас боезапаса?

– Примерно пять с половиной тысяч патронов к винтовкам и автоматам. Двадцать две пулеметные ленты, короткие. Около семидесяти гранат. И личное…

Не так плохо. Да, не так плохо.

– Передай приказ – патроны экономить, стрелять только в ответ.

– Вы уже приказывали…

– И еще раз прикажу! – заорал Владимир

Унтер кивнул и исчез.

Владимир прошел к бревенчатой избушке, в которой находилась станция связи. Основная уже была выведена из строя, работали по запасной. Кто-то очень умный, знающий какую опасность на самом деле представляют средства связи – приказал первым делом стрелять по вышке. Теперь они работали по носимой рации ротного звена – а в горах она…

– Удалось наладить связь?

Радист отрицательно покачал головой. Они уже потеряли двоих при попытке починить или заменить антенну на вышке. Снайперы держали вышку под прицелом…

– Что, совсем ничего?

– Долбим, долбим. Ловит ли кто – не знаем.

– Попробуй на частоте гражданской авиации еще – курсант Гатчинского высшего воздухоплавательного училища на память назвал частоту – может, какой-нибудь рейсовый нас, да и услышит.

– Есть.

– И выше голову. Хрен они что с нами сделают!

Это грубое ругательство – приободрило солдата, он улыбнулся.

– Так точно. Хрен им, а не гарнизон.

– Вот так. Действуй…

Князь пошел обратно на свое место, в стрелковой цепи – смысла находиться где-то еще не было. Нужен был каждый способный держать оружие. У самого входа в траншею, прикрывавшую стену – его остановил пожилой, дослуживающий свое унтер.

– Ваше Высокопревосходительство, там парламентер.

– С белым флагом.

– Так точно. Требует лично вас.

– Лично?

– Так точно.

Удивляться было нечему. Князь достал отцовский Кольт, взвел его и поставил на предохранитель. Оружие он засунул сзади за ремень, подтянув, пока не стало больно.

– Дай гранату.

Унтер дал гранату – ребристую, тяжелую. Он сунул ее в карман и плотно сжал, палец просунул в кольцо.

– Где он?

Парламентером был Хасуха. У него и в самом деле был белый флаг, сделанный из простыни, на поясе – отцовский кинжал. Князь помнил его – Хасуха не любил участвовать в драках, часто сидел с книжкой за школой. Его любимой книжкой был Хаджи-Мурат, графа Льва Толстого. Еще он любил декламировать стихи, даже, кажется, сам писал их…

– Тебя прислали, потому что ты не солдат? – в упор спросил князь, подойдя ближе…

Хасуха ничего не ответил, только опустил глаза. Просто воевать против безымянных и безликих "русских". Гораздо сложнее – против конкретного русского Володьки, с которым ты даже и дрался, и которого ты однажды победил на конкурсе по чистописанию.

– Как знаешь…

Молодой князь Владимир Шаховской шагнул вперед – и русские солдаты тут же окружили Хасуху и увели в траншею. Правила были понятны – если князь не вернется, Хасуху тоже убьют. А родственники Хасухи – спросят с тех, кто убил князя – потому что с русской армии спрашивать нет смысла, армия не может отвечать. Простая и жестокая правда этой земли…

Он шел по полю, отделяющему русское укрепление от селения, и чувствовал, как в него целятся. Он шел мимо трупов чеченцев и их лошадей, порезанных вчера пулеметным огнем у дороги. Шел мимо рытвин, вырытых минометным огнем. Шел навстречу группе людей, у которых вместо положенной барашковой шапки и чалмы – на голове были черные косынки, с белой надписью по-арабски. Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед Пророк Его – такие головные уборы носят непримиримые, их клятва заключается в том, что они смачивают черное знамя джихада своей кровью и клянутся не пожалеть своей жизни ради того, чтобы на все земле воссияло совершенство таухида. Раньше – этого здесь не было. А теперь есть.

Он шел, хладнокровно считая расстояние шагами, и узнавая лица тех, кто ждал его – пусть они заматерели, и уже бородачи – здесь без бороды нельзя, кто без бороды, тот не мужчина. Вон Абрек – коренастый, приземистый, сильный как вол – держат на плече старый пулемет Льюиса с толстым радиатором поверх ствола и дисковым магазином. Вон Иса – у него следы крови на бурке, перевязана наскоро голова, но в руке он крепко держит отцовскую винтовку Мосина. Вон Асламбек – он самый сильный из всех, может поднять небольшого быка на плечи – и у него тоже пулемет неизвестной модели с рогом над ствольной коробкой. Вон Зайнулла – этот, конечно же, главный, у него родители происходят из древнего и уважаемого рода – да и сам он драчливый, напористый, здесь таких уважают. Князь вспомнил, как они стояли друг перед другом, тяжело дыша, с разбитыми в кровь лицами – каждый из них стоял за правду, хотя и сам не знал, за какую. У него – пистолет-пулемет Томпсона на ремне, с дисковыми магазинами, увесистый. У ноги – большой мешок… магазины за поясом… интересно, откуда они все это берут?