Михаил Ахманов - Окно в Европу

– Оттррубил! Ррубил! Ассирров! – каркнул попугай, приплясывая на плече Хайла.

Троцкус поморщился.

– Я не про чужую сторону. Там тебя не знают и если чин дадут, то невеликий. Для чего тебе куда-то ехать? Тут дом твой, тут твоя жена и люди твоего языка… И тут тебя уважают, клянусь Юпитером! Тут известно, чего ты стоишь! Не этого! – Марк ткнул пальцем в нашивки Хайла. – Я на этом месте другое вижу… – Он призадумался на миг, потом промолвил с воодушевлением: – Серп и молот! Да, именно так! Серп и молот в перекрестье! Вот подходящие символы!

– И что они значат? – спросил Хайло.

– Серп – крестьянское орудие, а молот – рабочее, – пояснил Марк Троцкус. – Вместе же символ нерушимого союза пролетариев, объединенных в войско рабочих и крестьян. А вести его должны революционные генералы!

И было бы очень кстати, подумал Троцкус, если б среди них очутился мой друган, бывший княжий сотник. В лихой компании Стеньки Разина, Пугача и батьки Махно… Все они грабители и самовольники, не большаки, а только попутчики большаков, тогда как Хайло Одихмантьевич другого поля ягода, иного закала персона! Во-первых, специалист, военная косточка, а во-вторых, человек надежный и дисциплинированный. Ему бы дать орудия и пулеметы, что римляне пришлют, а к тому – людей проверенных десяток тысяч, молодцов из кузнецов и кожемяк… Вот это было бы войско! Ни Махно, ни Пугач, ни другие злыдни пикнуть не посмеют! Если пикнут, живо к стенке и пулеметами их, пулеметами!.. Так что будут они в крепком кулаке и подчинятся новой власти. А заслуга чья?… Не Вовка и прочих комитетчиков, а того, кому архонтом быть! Первым!

При этой мысли Троцкус мечтательно улыбнулся и сказал:

– Революции нужен полководец-пролетарий. Такой, чтоб вел бойцов в огонь и воду! Такой, чтоб мчался в атаку на белом коне! Такой, чтобы о нем легенды сложили и песни пели! Хочешь стать легендой, друг Хайло? Хочешь, чтоб бояны тебя славили и скальды с трубадурами?

– Я вздремнуть хочу, – сказал Хайло, подпирая кулаком тяжелую голову. – А ты мне все о пролетариях да революции.

– Прролетели прролетаррии! – выкрикнул попугай. – Рреволюция! Кррутой рриск!

– Вот, слышал, что птичка моя говорит? Ты меня к чему склоняешь? Я ведь присягу давал на верность князю! Клялся перед ликом Перуна!

– Перуна в завтрашний день в Днепр спустят, и клятва твоя ничего не стоит, – с жаром возразил Марк. – Ты народу клянись! Клянись освободить его от угнетателей! От бояр, от князя-душегуба! Вот благородная задача!

– Не по мне, – упорствовал Хайло. – Леший с этим Перуном, да и с присягой тоже, не в них дело. Ты умник-грамотей и должен понимать: ежели холопы на бояр полезут, так и бояре на голытьбу навалятся, и будет великая рознь в народе. Крови столько натечет, что Днепр переполнится! Что в том хорошего? Прибежит кто-то с порубежья, хазары или поляки, венгерцы или там германцы, и выпотрошит нас, пользуясь смутой. А что до государя, так вовсе он не душегуб. Душедаритель, вот как! Знаешь, скольких баб и девок он обрюхатил? Его ребятками деревню можно заселить!

Так не получится, подумал Троцкус. Ненависти в нем нет, словом его не убедить, делом надо. Таким делом, чтоб ударило по самому больному, самому слабому месту, так ударило, чтоб волком диким взвыл и пошел крушить в ярости правых и виноватых. А кого крушить, подскажем! Виноватые всегда найдутся – вон, на Княжьем спуске и Дворцовой их целая толпа! Правые тоже есть – те, кто не готов принять мучения ради великой цели. Их, вместе с виноватыми, в распыл! В пыль, и солью посыпать, чтобы не росла трава на их могилах!

Стемнело. На крыльцо вышла Нежана, взглянула на небо в звездах, улыбнулась ясной улыбкой и сказала:

– Ребе уже спит, а вы, мужики, что-то засиделись. По домам не пора ли?

– Пора, моя ласточка, пора, – молвил Хайло.

– Пора, – согласился Марк Троцкус. – Спасибо хозяюшке за угощенье.

У калитки он оглянулся. Хайло и Нежана, обнявшись, стояли на крыльце.

Слабое место, подумал Троцкус и прошептал на латыни:

– Бей слабых, чтобы сильные взъярились…

Комитет большаков собрался в подвале виноторговца Епифана, в Пьяном конце. Виноторговец был из сочувствующих – отгружал товар кабакам в рабочих посадах и слободках и имел на этом неплохую прибыль. Питейные заведения были хорошей маскировкой для тайных сборищ пролетариев, ибо, закончив труды дневные, рабочий люд всегда пасется поближе к спиртному. Где выпивка, там и разговоры, а уж какие, это дело агитаторов. Епифан, зная, кто контролирует пивные и рюмочные, за большаков стоял горой и оборудовал для них в подвале комнатушку с лавками и запасным выходом.

Комитетчиков было шестеро: Вовк Ильич и шорник Збых, а к ним кузнец Ослабя, беглый каторжник Кощей и Яга Путятична, редактор «Народной воли», интеллигентная баба из благородных, большой знаток демократии и европейской политэкономии. Последним являлся кавказец по кличке Рябой, добывавший для партии деньги – обычно в банках, под дулом пистолета. Пистолет и сейчас был при нем, даже три: наган в кобуре у пояса и запасные стволы в сапогах.

Расселись за столом: Вовк Ильич во главе, Збых, Ослабя и Яга с одной стороны, Кощей и Рябой – с другой. Яга Путятична рядом с Рябым никогда не садилась, но не из страха, а из брезгливости, говорила, что от Рябого не пролетарским духом тянет, а кровью. Рябой ее ненавидел – тайно и страшно[15].

Вовк Ильич поднялся, огладил лысинку.

– Открываем заседание, братки. В повестке дня у нас архиважные вопросы…

– Пагади, кацо! – произнес Рябой. – А где братан Троцкус?

– И верно, где? Альбо чего с Маркухой случилось? – густым басом поддержал кузнец Ослабя.

– Ничего не случилось. Братан Троцкус выполняет особое партийное задание, – откликнулся Вовк Ильич, сделав загадочное лицо. Будучи опытным интриганом и зная, что в этот день Троцкус зван в гости к Хайлу, он собрал комитет, чтобы решить некие вопросы. Присутствие Троцкуса при этом было необязательным и даже совсем нежелательным.

– Итак, перехожу к повестке… – снова начал Вовк Ильич.

– Стоп, стоп, стоп! – На этот раз его прервала Яга Путятична. – Я настаиваю на соблюдении демократической процедуры. Нужно проголосовать за легитимность нашего собрания при отсутствии полного кворума.

Вовк Ильич поморщился.

– А шестеро из семи – это разве не кворум, душенька?

– Я говорю о полном кворуме, – напомнила Яга, нервно переплетая пальцы с длинными острыми ногтями. – О полном, братан Вовк! Согласно партийному уставу, глава третья, параграф сорок семь, ряд решений должен приниматься единогласно, и если братана Троцкуса нет, то…

– Братан Троцкус есть, – сказал Вовк Ильич, проклиная мысленно тот день, когда ввел Ягу в состав комитета. – Братан Троцкус передал мне свой голос. Это допускается при отсутствии члена комитета. Глава седьмая устава, параграф тридцать пять.

– Но согласно той же главе, параграфу тридцать шестому…

– Слюшай, канчай валакита! – Рябой оскалился на Ягу. – Что за параграв-мараграв! Дело нада делат!

– Надо, – кивнул мастер Збых. – Город бурлит, людишки недовольны, пора бы огонь разжигать да пустить мироедам петуха красного.

– Разожжем! – пробасил кузнец Ослабя. – Как начнут богов метать в костры, тут мы дров и подкинем! Да еще усугубим, чтоб искра летела подальше и погуще!

– Из искры возгорится пламя, – сурово молвил Кощей-каторжанин. В этом он знал толк; его укатали в Сибирь за поджоги усадеб под Рязанью и Тверью.

– Тихо, братаны, тихо! – Вовк Ильич хлопнул по столу ладошкой. – Все вы правы, но давайте по порядку и без волюнтаризма! Для того мы и собрались, чтобы подкинуть, разжечь и усугубить! Потому предлагаю наш комитет считать отныне на только центральным, но революционным. Ревком – это звучит! Кто за?

Проголосовали единогласно, даже Яга не стала умничать.

– Следующий вопрос повестки нуждается в объяснении, – сказал Вовк Ильич. – Ревком – организация военная, ибо наша цель – захват власти. Тем более военная, что к нам примкнули вожаки повстанцев со всей Руси: Буслай, Пугач, Махно и многие другие. Мы должны показать им пример революционной сознательности и дисциплины. На войне как на войне! Это значит, братки, что коллегиальный способ надо отменить и перейти на строгое единоначалие… Временно, временно! – воскликнул Вовк Ильич, увидев, что Яга надулась и поднимается с места. – Временно, до победы мировой революции! Что невозможно без главного вождя и подчиненных ему командиров… комиссаров, так лучше звучит. Вы и будете комиссарами. Кто за?

Проголосовали тоже единогласно, хотя Яга Путятична трижды поднимала руку и дважды ее опускала. Буржуйская закваска в ней бродит, подумал Вовк Ильич и решил, что нужно сделать ее комиссаром призрения падших баб и девок. К политике же и делам военным не допускать, а паче того – к политэкономии! Тут жесткость нужна, решительность, а не интеллигентские штучки-дрючки!