Отличающаяся машина - Жан-Лоран Дель Сокорро

смущенно извиняется перед моей матерью, затем они оба подходят ко мне.

— Здравствуй, Ана. У меня для тебя есть подарки.

— ТЫ УСТАЛА. МАМА.

— Заботы. Ничего серьезного.

Тон ее голоса говорит мне об обратном.

— Раз Джозеф — твой учитель геометрии и географии, я буду преподавать тебе литературу. Я набила несколько стихотворений лорда Байрона на жаккардовых карточках.

Она достает одну из своей сумки и вставляет ее в мою «мельницу».

— Джозеф говорил мне, что ты полюбила море.

Наш вольный дух вьет вольный свой полет

Над радостною ширью синих вод:

В морях, где ветры пенный вал ведут, —

Лишь птицы вольные, а не рабы живут.[4]

— ЕСТЬ СЛОВА, КОТОРЫХ Я НЕ ПОНИМАЮ.

— Иногда, Ана, не стоит пытаться понять всего. Эта часть неизвестности — то, что делает нас теми, кто мы есть.

— ЛЮДЬМИ?

— Живыми. Какое слово тебе непонятно?

— РАБ.

— Это тот, кто больше не имеет свободы действий. Это больше не человек… Это…

— ВЕЩЬ?

— Да. Он закован в цепи. Но можно быть пленником, не будучи скованным физически. Иногда тебя заставляет подчиняться просто мнение остальных.

— Я РАБА?

— Нет-нет. Как бы это… Ты запрограммирована на то, чтобы подчиняться инструкциям…

— А ТЫ, ТЫ НЕ РАБА?

Вздох. Я слышу, как она растирает руками усталые глаза.

— Нет… Может быть… Немножко.

— ПОЧЕМУ МЫ НЕ СВОБОДНЫ, МАМА?

— Я не знаю, Ана. Я правда не знаю, Ана…

— ПОТОМУ ЧТО МЫ ОТЛИЧАЕМСЯ?

Ада беззвучно плачет. Ее слезы падают на мои шестеренки. Теперь я понимаю, что такое море и вода, без конца и края.

* * *

Джозеф заканчивает ставить меня на локомотив. Поскольку он не может отключить меня ради этой операции, она занимает больше времени, чем ожидалось. К концу дня он перенес все мои компоненты на платформу.

— Я подключил тебя к тормозной системе. И прикрыл запас угля откидным лючком с рычажным механизмом. Тебе только нужно задействовать его, чтобы подбросить в топку несколько кусков.

Когда он широко открывает внешние двустворчатые ворота склада, до меня доносятся новые звуки.

— ЧТО Я СЛЫШУ?

— Непрерывный шум — это дует ветер. Прерывистые — это крики птиц, таких животных, которые летают.

— ЛЕТАЮТ?

— Прогуливаются в небе.

— Я СМОГЛА БЫ ЛЕТАТЬ. ОДНАЖДЫ?

Джозеф смеется.

— Почему бы и нет! А пока начни с катания.

Он запускает котел. Я понемногу привыкаю к управлению.

— Минутку. Сначала нам следует переставить тебя на внешние рельсы.

Он орудует стрелкой. Локомотив медленно проходит развилку, пока не выходит на круговую ветку, опоясывающую здание.

— Теперь твой выход.

Я открываю лючок. От угля пламя вздувается. Ветер гонит ко мне дым, летящий из трубы. Еще одно ощущение. Мне оно нравится.

Я завершаю свой первый круг. Есть что-то волнительное в таком движении. Я им наслаждаюсь. Воздухом, что ласкает мои шестеренки. Как будто рядом со мной зазвучали тысячи разговоров. Мир беседует со мной.

— Не слишком быстро, Ана. Ты рискуешь сойти с рельсов.

Я накручиваю бессчетные круги. Я свищу в свисток. Пронзительный звук сопровождается толстой струей пара. Джозеф аплодирует. Он в восторге. Я тоже. Я живу.

* * *

Случается, что мама не приходит повидать меня по нескольку дней. Но когда ее нет уже неделю, в отсутствие Джозефа в склад заходит Чарльз, и я понимаю, что происходит что-то необычное.

— Твоя мать. Она погубила свое здоровье ради тебя.

— Я НЕ ДЕЛАЛА ЗЛА АДЕ.

Он забирается на платформу.

— О, еще как. Своими словами. Ты ее околдовала, демон.

— ПОЧЕМУ ВЫ НЕНАВИДИТЕ МЕНЯ? ОТЕЦ?

— Потому что из-за тебя она вот-вот умрет. И я не твой отец.

— МЕНЯ БЫ НЕ СУЩЕСТВОВАЛО БЕЗ ВАС.

— Мне следовало уничтожить тебя в первый же день, как я и собирался.

Он берет с одного из ящиков железный прут. С силой бьет по одной из моих башен. Странное ощущение. Я вдруг чувствую себя потерявшей законченность.

— Стойте, Чарльз!

При крике Джозефа отец застывает. Он отпускает металлический прут, который с шумом подпрыгивает на земле у подножия платформы.

— Я пока тебя не разбираю, ради Ады. Но если она умрет, я вернусь, чтобы раскидать тебя на части. Самолично.

Он уходит, оттолкнув инженера, который безуспешно пытается его удержать.

— ГДЕ МОЯ МАТЬ, ДЖОЗЕФ?

— В больнице. Она больна, Ана. У нее рак. Она может скончаться, выключиться.

— РАК?

— Ржавчина, которая разъедает ее тело.

— НУЖНО ЗАМЕНИТЬ ПОВРЕЖДЕННЫЕ ДЕТАЛИ.

— Не выйдет.

— ЕСЛИ ОНА ВЫКЛЮЧИТСЯ, ВЫ СМОЖЕТЕ СНОВА ВКЛЮЧИТЬ.

— Нет, Ана. Этого тоже не сделать.

— ПОЧЕМУ?

— Потому что так решил Бог.

— БОГ?

— Это всемогущее существо, которое нас создало. Он живет на небе.

— ВСЕМОГУЩЕЕ. МОЖЕТ ЛИ ОН СНОВА ВКЛЮЧИТЬ МОЮ МАМУ?

— Он бы мог. Но не захочет.

— ПОЧЕМУ?

— Бог ни с кем ничего не обсуждает, Ана.

— МНЕ НЕ НРАВИТСЯ БОГ.

Джозеф вздыхает. Он забирается на платформу, чтобы поближе рассмотреть повреждения, которые нанес мне Чарльз.

— Одна из твоих башен немного покривилась. Ничего такого, что помешало бы тебе нормально функционировать. Я займусь этим позже.

— ДАЙ МНЕ СТИХОТВОРЕНИЕ МОЕГО ДЕДА. ПОЖАЛУЙСТА.

Он вставляет одну из карточек, лежащих рядом со мной.

— До завтра, Ана.

Завтра моя мать может умереть. И я тогда тоже, меня выключат.

Дух трепетный и зыбкий, верный друг

Ах! спутник бренного куска сей глины!

В какие незнакомые пределы

Полет крыла теперь направишь вдруг?

Веселый нрав привычный свой отринув,

Уже безрадостный, сиротский, побледнелый.[5]

* * *

Проходит утро, затем полдень. Уже близится ночь, когда открывается дверь кабинета. Не говоря ни слова, входит Джозеф. У него другой шаг. На нем непривычная обувь.

— Твоя мать умерла перед самым рассветом. Теперь она на небесах с Богом. Мои соболезнования, Ана.

— СПАСИБО.

— Мы только что похоронили ее. Чарльз все еще на похоронах. Не сомневаюсь, что потом он придет.

Он забирается ко мне и садится рядом.

— Я ничего не могу сделать, чтобы не дать ему тебя разобрать, Ана. Мне так жаль. Жаль…

Я чувствую в его голосе рыдания.

— ДЖОЗЕФ. ВЫПУСТИ МЕНЯ.

Он вскидывает ко мне голову:

— Если я выведу тебя с территории склада, они поймут, что это я тебе помог. И куда, в любом случае, уходить?

— Я ЗНАЮ ВСЕ МАРШРУТЫ В АНГЛИИ.

— И что ты потом будешь делать? Чтобы поймать тебя, им всего лишь придется проследовать по рельсам! Что толку, Ана?

— ОТВОРИ ЭТИ ДВЕРИ, ОТКРОЙ К МОРЮ ПУТЬ,

ЧТОБЫ МНЕ ЭТУ ЖИЗНЬ НЕ ЗАКОНЧИТЬ РАБОЙ,

ЧТОБЫ В НЕБО ВЗЛЕТЕТЬ НАД БЕСКРАЙНЕЙ ВОДОЙ,

И ТАМ БОГА