Прорыв выживших - Алексей Михайлович Махров

Мы ехали на юг, к Вороновке, оставив за спиной «неприступную крепость». Я сидел в кабине «Ситроена» рядом с Валуевым, и пытался не уснуть — пошли уже вторые сутки без нормального отдыха. Лицо Пети тоже было осунувшимся от усталости и нервного перенапряжения, но глаза внимательно глядели на дорогу. Мы двигались быстро, но не на пределе скорости — Алькорта посоветовал не перегревать движки.

— Слушай, Петь, а ведь приём у наших бойцов, когда мы на них напоремся, будет весёлый, — почти через час пути сообразил я. — Мы в немецком обмундировании, на немецких машинах. Любой наш патруль, недолго думая, откроет огонь. Надо запросить у Глеймана пароли и условные сигналы для своих.

— Ты думаешь, пионер, мы до этого не додумались? — усмехнулся сержант. — Пока ты к «фрицам» в пасть лазил, Хосеб успел с несколькими абонентами пообщаться, в том числе и с твоим отцом. Сегодняшний, самый свежий пароль — «Весна». Отзыв — «Гроза».

— Интересное сочетание слов! — хмыкнул я. — Кто–то вспомнил строчку из стихотворения «Люблю грозу в начале мая»?

Валуев просто кивнул, не отрывая глаз от дороги. Сзади снова высунулся Алькорта, его лицо, покрытое капельками пота, было мрачным и сосредоточенным. Он пару минут вслушивался в гул мотора, а потом крикнул сержанту:

— Петя, найди подходящее местечко и остановись! Надо дать двигателям остыть.

Мы проехали еще километра полтора, и только когда дорога нырнула в ложбину, Валуев остановил пикап.

— Хосеб, проверь мотор! — велел Петя, вылезая из кабины. — Хуршед, поднимись на холмик.

Пока Алькорта ковырялся под капотом, к нам подошел Ерке. Он уже перестал быть похожим на свежего покойника, немного порозовел, но в глазах по–прежнему стояла тоска. С ним за компанию пришел Артамонов.

— Чего стоим, кого ждем? — спросил Вадим.

— Сержант Алькорта проверяет состояние вверенной ему матчасти, — ответил Валуев очень серьезным тоном, но по пляшущим в его глазах искоркам можно было догадаться, что Петя так шутит. — Потом и ваш грузовик проверит.

— Нам надо подумать, что сделать, чтобы нас свои по ошибке не порешили! — сказал я. — Пока мы в таком подозрительном виде до них доедем, чтобы пароль сказать, нас десять раз изрешетят.

— Дело говоришь, — кивнул Петр. — Надо придумать какой–нибудь знак для быстрого опознавания, отчетливо видимый издалека.

— Жаль, что красный флаг на машину поставить нельзя! — сказал Ерке. — Тут ведь и немецкие патрули шныряют. А это был бы лучший сигнал для своих. Когда мы месяц назад на трофейном «Мерседесе» к своим прорывались, наш старший, майор Гаврилов, велел флаг на крышу прикрепить и всем дружно петь «Интернационал». Встречающие настолько оторопели, что ни единого выстрела не сделали.

Я представил себе эту картину в красках и тоже немного обалдел от креативности задумки неизвестного мне майора. «Интернационал» сейчас являлся гимном Советского Союза, а привычный для меня гимн на стихи Михалкова с музыкой Александрова будет создан лишь в 1943 году по приказу Сталина.

Валуев хмыкнул, снял пилотку и вытер рукавом лоб.

— Алькорта, свяжись с ПВД! — приказал он вернувшемуся после проверки «Опеля» Хосебу. — Уточни обстановку в районе Вороновки.

Хосеб полез в кузов пикапа, развернул рацию и через несколько минут доложил:

— Связь со штабом Глеймана есть. В самом селе и на его ближних подступах пока тихо. А вот местность к северо–востоку от Вороновки кишит и нашими, и немецкими группами. Немцы бросили на ликвидацию прорыва всё, что под руку подвернулось — от полевой жандармерии до тыловых ремонтных бригад. Разрозненные вражеские подразделения перемещаются хаотично, пытаясь парировать действия наших рейдовых отрядов. Столкновения происходят каждые полчаса.

— Получается, нам словно по минному полю ехать придется, — мрачно сказал Валуев.

— А если вместо красного, вывесить белый флаг? — спросил я. — И поедем, как парламентёры. Тогда хотя бы в нас не будут стрелять с дальних дистанций, дадут подойти для разговора.

Все замолчали, переваривая это предложение. Оно было разумным, но возникала одна проблема.

— А где мы возьмём что–то белое? — развел руками Валуев. — Если только с кого–нибудь майку снять. Но так они уже не очень белые… Вряд ли сгодятся для флага.

— Товарищи, а у пленных немцев… у оберста… в чемодане лежат шелковые панталоны. Я их, когда вещи перетряхивал, видел… — смущенно сказал Артамонов. — Они ярко–белого цвета, как снег в январе.

Мы переглянулись. Вадим скептически хмыкнул.

— Группа бойцов Красной Армии с немецкими подштанниками на палке — это позорище на весь фронт.

— Зато живыми будем, — парировал я. — Хорошая идея, Витя. Молодец, умеешь мыслить нестандартно.

После недолгого, но эмоционального обсуждения, в котором особенно яростно против использования «сраного тряпья» выступал Ерке, здравый смысл победил. Артамонов полез в немецкий чемодан и достал ослепительно белые панталоны, из тончайшего батиста, с шелковыми оборочками.

— Вот урод, — с отвращением проворчал я, разглядывая деликатный предмет гардероба. — Тут, блин, война идет, а он в кружевных труселях щеголяет.

Через пять минут блестящий образец тевтонского нижнего белья был привязан к длинному, срубленному на окраине небольшой рощицы стволику молодого деревца. Панталоны горделиво развевались на горячем степном ветру, вызывая у всей группы приступы сдержанного смеха. Даже хмурый Ерке не выдержал и криво улыбнулся.

— Ну что, поедем, как дамы под зонтиком? — весело сказал Валуев, водружая импровизированный флаг на крышу «Ситроена».

— Только смотрите, не зацепитесь подштанниками за кусты! — с сарказмом ответил Вадим.

Мы снова тронулись в путь, «украшенные» совершенно сюрреалистическим атрибутом. Двигались осторожнее, постоянно обозревая горизонт. Хуршед, приподняв брезент тента, неотрывно смотрел в бинокль во все стороны.

Проехали километров десять. Места были идеальные для засады — глубокие балки, поросшие кустарником, и перелески. Нервы натянулись до предела.

И угроза не заставила себя ждать.

Мы как раз поднимались на пологий увал, как Хуршед резко постучал кулаком по крыше кабины.

— Слева за холмами столб пыли! — донесся его громкий голос.

Оба грузовика резко замерли и заглушили двигатели. Мы вышли из машин и затаили дыхание, вслушиваясь. Сквозь свист ветра доносился нарастающий гул — явно не одного мотора.

— Колонна техники приближается с юго–востока, не менее двух единиц, — уточнил Хуршед, глядя в бинокль на потенциальную опасность. — Идут наперерез. Вижу… танки. Два. И грузовик. Один… нет, два грузовика.

Сердце упало. Немцы? Или свои? Увидят ли они в поднятой пыли импровизированный белый флаг?

—