Господин следователь 10 - Евгений Васильевич Шалашов

и прочитал «Отче наш». Я не о поручиках помолился, а для себя, но на душе сразу же стало легче.

Возвращаясь, увидел на скамеечке знакомую женщину. Ну да, Нина Николаевна Вараксина, вдова покойного Сидора Пантелеймоновича, у своих могилок — мужа, а еще Степы с Ксюшей. Скамеечка новая. Точно, она же мне говорила, что прежнюю-то снесли, когда супруга хоронили.

— Здравствуй Ваня, — поздоровалась она со мной. — Ничего, что я так, попросту?

Я раскланялся, снова снял головной убор, перекрестился на могилки, присел рядом.

— Нина Николаевна, я вам еще в прошлый раз говорил — вам можно.

— В прошлый раз я тебя не Ваней, а Иваном звала, а теперь, как к мальчишке обращаюсь, — улыбнулась Нина Николаевна. — А ты человек солидный, при чине высоком, при орденах.

Для женщины, которой шестьдесят, мой возраст и на самом деле покажется мальчишеским. А чины-регалии, ей уже побоку.

— Главное — Ванькой не называйте, не люблю, — попросил я.

Ванькой меня батюшка называет, терплю, разумеется, понимаю, что он любя, но не нравится. Поэтому, Аню стараюсь Анькой пореже называть, но не всегда получается. Но Анька звучит не в пример приятнее, нежели Ванька.

— А мне не нравилось, если меня Нинухой зовут, — поведала мне вдова. — Аж всю коробит.

— Нинухой я вас точно, что называть не стану, — позволил я себе легкую улыбку.

— А ты, если не трудно, называй меня тетей Ниной.

С чего вдруг? Но мне не жалко. Не так-то просто перейти с официального обращения к простому, но если понадобится, постараюсь.

— Как скажете, — покладисто ответил я. С некоторым затруднением добавил, — тетя Нина.

— Вот так и лучше. А не то соседки — которые старухи, меня Ниной зовут, даже Нинухой — а мне такое не нравится, но терплю. А прочие либо бабкой кличут, либо по отчеству, Николаевной. А тетя Нина, как-то даже по-родственному. Вроде, племянник нашелся, пусть и дальний.

Что ж, для хорошей женщины готов и племянником побыть. Понимаю, что тяжело жить, если рядом нет ни одно родимой души. А мне самому здорово повезло, что обрел и отца, и мать. Наверное, этому поспособствовало тело реципиента.

— Да, тетя Нина, — вспомнил вдруг я, — вы же мне поручение давали — свечки поставить, да панихиды по мужу с детишками заказать, так я все выполнил. Теперь, если в храм захожу — обязательно ваших вспоминаю.

Не врал ни капельки. И свечку ставил перед «Голгофой», и в молитве вспоминал. Даже усилий не прикладывал — все само-собой получалось.

Женщина положила руку мне на запястье, легким пожатием поблагодарила, выдохнула беззвучно: «спасибо», потом заметила:

— Что-то ты часто на кладбище ходишь.

— Разве часто? — удивился я.

Попытался вспомнить, когда был на кладбище в последний раз, получалось, что давненько, но, Нина Николаевна — теперь тетя Нина, заметила:

— Часто. Вон, иные и на родительские могилы приходят только на Троицу, а тебя я уже в который раз вижу? Наверное, раз третий или четвертый. Ты как-то заходил — но я уже уходила, окликать не стала. Мучаешься из-за самоубивцев своих? Считаешь, что ты в их смерти виноват?

Глупо спрашивать — как она догадалась? Случай с тройным самоубийством известен, а уж если женщина не в первый раз заприметила на кладбище человека, у которого здесь нет ни друзей, ни родственников — все очевидно.

— Сложно сказать, — пожал я плечами. — Вроде, не виноват, а все равно что-то гложет. Иной раз отходит, а потом снова накатывает.

— Не знаю, что и сказать-то тебе. Сказать — не мучайся, все в руках божьих, так без толку. Все равно, как мучился, так и станешь дальше переживать. Так ведь?

— Так.

— Значит, крест у тебя такой, — вздохнула женщина. — Тебе его самому и нести, никто не поможет. Смирись, да молись, вот и все.

Спасибо, утешила. Так я и несу, а куда деваться? Я даже в жилетку никому плакаться не стану, не вижу смысла.

Мы посидели, помолчали немножко, потом тетя Нина продолжила:

— Думала — не поставить ли оградку вокруг могил, потом решила — зачем? Меня рядом с Сидорушкой похоронят, родственников нет, за могилками ухаживать некому. Да и к чему эти могилки? Здесь только прах наш земной лежит, а сами-то мы уже ТАМ пребывать станем. Сколько здесь народа лежит, под крестами-то? А тех, о ком позабыли?

Я покивал. Согласен. Вообще, уверен, что на одну обихоженную могилку приходится с десяток заброшенных. Да какой там десяток! Сотни, если не тысячи!

— А я Ваня, завещание составила. Дом свой решила тебе оставить. Думала — даже и говорить не стану, после смерти узнаешь, но вот, не удержалась.

— Дом? Мне? — вытаращился я на женщину с изумлением. — Почему мне?

— Я ж говорю — родственников у меня нет, помру, а дом куда дену? Подумала — надо бы хорошему человеку оставить, поэтому и решила — пусть он тебе достанется. Я уже у нотариуса была, все написала — Ивану Александровичу Чернавскому. Но тебе только стены останутся, да печка. Мебель, одежду — все продать, да в Воскресенский собор, на помин души. И моей, и Сидорушки, и Степочки с Ксюшей.

От удивления, едва не уронил фуражку, которая так и лежала на коленях.

— Теть Нина, а что мне с твои домом-то делать? — перешел я на ты. — У меня свой имеется. А еще, меня могут перевести куда-нибудь. Тогда и свой придется продавать.

— Тебе не нужен, сестренке названной отдашь, — решительно заявила тетушка. — Дом у меня хороший, крепкий, на каменном фундаменте. Тебе все равно свою Анечку замуж выдавать придется. Знаю — ты человек не бедный, да и родители богатые, на приданое не поскупитесь. А дом, он лишним никогда не будет. Сестренка с мужем хоть жить там сможет, а хоть и продать. Двести рублей — это тебе не баран начихал.

И почему все мою Аньку хотят замуж-то выдать? Послушать, талдычат одно и то же — вот, вырастет девка, то есть, уже барышня, нужно ей жениха искать. Сама найдет. Тем более, что у девчонки другие планы на свое будущее. А тут уже и приданое предлагают.

Хмуро сказал:

— Рано девчонке о муже думать. Пусть подрастет, выучится.

— Ой, Ваня, ты оглянуться не успеешь, как Анечка твоя вырастет. Видела я ее — красавица! Небось,