Денарий кесаря - Анатолий Федорович Дроздов

и жирное мясо заскворчало, пуская прозрачный сок. В глиняной чашке я подогрел воду, разбавил ею вино и с удовольствие пообедал. Затем последовал примеру отца.

Проснулись мы к первому часу ночной стражи. Я зажег светильники, помог отцу умыться и приготовил поесть. Ел отец мало, зато много пил — я только успевал подливать в его чашу неразбавленное вино. Затем он вдруг заговорил…

Ранее отец никогда не рассказывал мне о своем детстве, хотя маленьким я часто просил. Подозреваю, что и матери он ничего не поведал. Но той ночью — при тусклом свете двух фитильков, горевших в носиках глиняных ламп, отец говорил и говорил. Рассказывал будто себе самому, тихим голосом, умолкая на некоторое время, а затем продолжая ровно с того места, на каком остановился. Я воочию видел милую Пульхерию и сурового Марка Назона, жизнелюбца Публия, веселого и строгого одновременно, хлопотливую Беренику, трудолюбивого Амфитриона… Отец рассказывал долго, пока сон не сморил его. Я укрыл его плащом, а потом долго сидел напротив, глядя на спящего. Никогда прежде мне не было так тепло и радостно…

Наутро отец решил, что нам не обойтись без слуг. Мы отправились на невольничий рынок, где неожиданно встретили Юния.

— Вы опоздали! — улыбнулся вольноотпущенник, узнав причину нашего визита. — За хорошими рабами нужно приходить с рассветом — войны нет, подвоз плох, самых лучших расхватывают сразу. Мне вот нужна пара писцов в канцелярию, месяц найти не могу. Не брать же этого⁈ — Юний указал на высокого раба, стоявшего напротив. На нем была шапка, а ноги выбелены мелом — знак того, что раба только что привезли из-за моря и продавец в соответствии с законом за него не ручается. — Наглый и дерзкий раб! Ругается, грозит… Его даже к веслам на корабль подпускать опасно — взбунтует команду!

— Как быть? — расстроился отец.

— Я пришлю тебе государственных рабов, — успокоил его Юний, — у меня в подчинении три сотни, отсутствия двух трех-трех не заметят. Это ведь не надолго…

— Я помню свое обещание, Юний! Можем хоть сегодня подписать дарственную.

— Никаких дарственных! — замахал руками вольноотпущенник. — Что ты? Только купчая! Я покупаю у тебя дом, префект!

— Пусть будет так.

— Но не сегодня. Никто не продает дом, едва получив его! Я тридцать лет служу Риму, пользовался доверием Августа, Тиберия, сейчас Сеяна… В Риме знают, что Юний честен и не берет взяток, поэтому верят мне. Я могу купить дом у человека, который уезжает из Рима, и которому дом не нужен, — вольноотпущенник лукаво улыбнулся, — в этом нет ничего необычного. Но всему свое время.

— Мы скоро уедем?

— Да.

— Когда?

— Не знаю, префект. Но догадываюсь.

— Расскажи!

Юний склонился к уху отца и заговорил громким шепотом. К своему удивлению я заметил, что раб, о котором вольноотпущенник отозвался так пренебрежительно, внимательно прислушивается.

— Лугдунум недалеко от Рима, Элий спешил, поэтому ты прибыл первым. Ревизоры, отправившиеся в Испанию и Африку, вернутся позже. Уверен, что результат их инспекции будет таким же: фальшивые денарии не изготавливали императорские монетные дворы.

— А кто?

— Ты и узнаешь.

— Я?

— Я перехвалил тебя консулу, префект! Извини. Но в тот момент речь шла о жизни — твоей и сына… Думаю, Сеян поручит тебе расследование. Не советую отказываться! — упредил Юний недовольство отца. — Суд был благоприятен тебе, но ты не обелен. Консул подозрителен и может передумать.

Отец задумался.

— Где обнаружены денарии? — спросил, чуть погодя.

— Вот видишь! — улыбнулся Юний. — Ты уже на верном пути. К счастью, ответ на твой вопрос есть. Денарии попали в Рим из Иудеи. Они были среди подати, собранной в этой провинции.

— Иудея?

— Да, префект!

— Забытая богами земля! Там зреет заговор?

— Заговор может вызреть где угодно. Вале, префект! Радуйся! Не советую терять время, пока ты в Риме! Тебе предстоит трудная миссия. Зайди ко мне завтра…

Юний ушел. Отец задумчиво перевел взгляд на дерзкого раба с выбеленными ногами, и тот вдруг поклонился ему.

— Могу быть полезен тебе, сенатор!

— Ты?

— Я слышал об Иудее. Меня привезли оттуда.

Отец подошел ближе и стал разглядывать раба. Я присоединился к нему. Невольник был высок и хорошо сложен. Его мускулистое, поджарое тело говорило о привычке тяжелому труду, а шрамы на лице и на руках — о том, что труд этот не был мирным. Шрамы не портили раба — он был красив — той особой мужской красотой, которая нравится не только женщинам.

— Ты сражался против римлян? — строго спросил отец.

— Нет.

— Тогда почему здесь?

— Меня обманом захватили легионеры, когда я мирно шел по дороге. Наверное, им хотелось выпить.

— Не слушай его сенатор! — Маленький толстый человечек (я сразу понял, что это продавец), подбежал к нам, кланяясь. — Это дерзкий раб! Он распугал всех покупателей, а сейчас будет чернить меня! — Продавец хлестнул раба плеткой. — Падаль!

Отец жестом остановил его.

— Ты не похож на мирного путника! — сказал он рабу с усмешкой. — Думаю, руки твои держали меч, а не мотыгу.

— Ты прав, сенатор!

— Значит, ты воин?

— Начальник.

— Большим войском командовал?

Раб на мгновение задумался.

— Вы называете это когортой.

Отец заинтересованно посмотрел на раба.

— Это были пехотинцы или всадники?

— И те и другие.

— Как бы ты напал с всадниками на строй римских воинов, когда они стоят, сомкнув щиты?

— Я вооружил бы своих тяжелыми копьями, а в передние ряды поставил тех, кто в панцирях. Ваши пилумы для такой атаки не годятся, слишком легкие. Удар копьеносцев разрушит строй, следующие за ними всадники станут действовать мечами. Пехотинцы довершат дело…

Раб говорил, запинаясь, было видно, что он с трудом подыскивает слова. Его латынь была сухой, мертвой, по всему было видно, что раб учил ее по книгам.

— А если на твоих пехотинцев летят всадники?

— Тогда им следует упереть копья древками в землю, направив их в грудь коням. Копья тоже должны быть тяжелыми, пилумы сломаются. Годятся заостренные колья — те, что вы используете для ограждения своего лагеря.

— Ты действительно воевал, — согласился отец. — Но мне трудно верить, что ты не сражался с римлянами. Ты иудей?

— Нет.

— Докажи!

— Знаешь, чем иудей отличается от другого мужчины?

— Я видел иудеев, — усмехнулся отец.

Раб задрал грязную тунику и распустил узел набедренной повязки. Отец кивнул.

— Ты не из них! Почему живешь в Иудее? Ты римский гражданин?

— Нет, сенатор! Я живу далеко — в тех землях, куда еще не добрались римляне. В Иудею приехал за другом — семья его попросила найти. Друг отправился искать истину и пропал.

— Искать истину в Иудее?

— Да, сенатор!

— Не перестаю удивляться! — развел руками отец. — Только