Дневник времён заразы - Яцек Пекара

мы соблюдаем не из боязни, а чтобы продлить время нашей полезности.

Дела обернулись так, что через три дня у меня была возможность снова встретиться с тем же посланником тонгов, и снова это произошло в церкви, снова почти пустой, в которой только старый церковный служка, стеная и шаркал ногами, убирал пол, а какая-то старушка показывала ему что-то под ногами и визгливым, надоедливым тоном говорила: «Вот здесь, вот здесь еще пятно».

— Ярмо для волов плохо подогнанное — то жена нечестивая. Кто ее себе берет, будто схватил горстью скорпиона, — грустным тоном продекламировал пришелец.

— Счастлив муж, у которого добрая жена, число дней его будет вдвое больше. Добрая жена будет радовать мужа, который достигнет полноты лет в мире, — ответил я также словами Писания.

— Даже в плохом браке и с подлой женой все же есть надежда, что Бог перережет нить ее жизни в достаточно подходящее время, чтобы муж мог еще испытать много удовольствий с другими, лучшими женщинами, — заметил мой собеседник.

— В данном случае на это, к сожалению, не похоже, — ответил я, глядя на сгорбленную спину старика.

— Да уж, — признал он мою правоту.

Мы мгновение молчали, я — потому что мне нечего было сказать, а он, очевидно, считал, что, молча, он покажется более таинственным, а фраза, которая через мгновение сорвется с его уст, покажется мне более интересной.

— Знаете ли вы, мастер Маддердин, чего общество, которое я имею честь представлять, ненавидит больше всего на свете? — спросил он, наконец прервав тишину.

— Хаоса, — ответил я.

Он кивнул.

— Именно так, — с серьезностью ответил он. — Мы терпим хаос, когда он далеко от нас, за границами, и мы можем им пользоваться. Но он становится мучением, когда подходит к порогу нашего собственного дома.

Я был с ним полностью согласен, потому что, хотя и говорят, что железо куется в огне, в нашем мире этот огонь должен гореть спокойно и контролируемо, а не бушевать непокорным пламенем повсюду вокруг, обжигая и испепеляя не обязательно тех, кого нужно, когда нужно и в той последовательности, в какой нужно.

— Все мы в Вейльбурге — как хорошо сложенная мозаика, — спокойно продолжал он. — Мы знаем вас, вы знаете нас. Словно дружная семья.

Я подумал, что еще мгновение, и он разрыдается от умиления у меня на плече. Я решил избежать подобной неловкости.

— Кто? — быстро бросил я.

Мой вопрос, очевидно, застал его врасплох и сбил с толку, так как он ответил лишь после минутного молчания.

— Простите, мастер Маддердин, но не могли бы вы сформулировать ваш вопрос несколько точнее.

— Кто явится в наш город, сея хаос и внося беспорядок в родной дом? Ибо, как я понимаю, ваш рассказ именно к этому и вел.

— Вы верно угадали, — признал он мою правоту, и я не стал его поправлять, потому что какой был бы смысл говорить ему, что я ничего не должен был угадывать, а просто читал в нем, как в открытой книге. — Мы узнали, что князь-епископ посылает в город комиссию для надзора за мерами по предотвращению распространения эпидемии.

Я поморщился.

— Это досадно и будет стоить всем нам немного нервов и здоровья, но я не вижу в этом большой угрозы для наших общих интересов. — Слово «общих» мне удалось произнести даже без тени иронии.

— Несомненно, так бы и было, — признал он мою правоту. — Если бы не то, что, как нам донесли, во главе комиссии станет новоназначенный архидиакон Умберто Касси, прибывающий прямо из Рима. Он очень молод и очень горяч.

Я пожал плечами.

— Остудим же его горячность и сделаем так, что у него прибавится столько морщин и седых волос, что он сможет сойти за человека старше, чем он есть на самом деле.

— Он — сын нашего князя-епископа, — добавил посланник тонгов. — А из того, что нам известно, в Ватикане ему были предоставлены следственные полномочия по преследованию заговоров еретиков, демонологов и ведьм.

Я снова пожал плечами.

— Может он себе в сапоги засунуть эти папские документы, — пренебрежительно заметил я. — Святой Официум не признает предоставления подобных прерогатив людям, не являющимся инквизиторами.

— Я все это знаю, мастер Маддердин, — согласился мой собеседник теплым голосом. — И не меня вам придется убеждать, а архидиакона и его свиту, состоящую из епископских солдат. Многочисленную свиту, — добавил он.

Я мгновение молчал.

— Конечно, вы правы, — сказал я. — В ситуации блокады города значение и сила этой комиссии определенно возрастают, а наши шансы оказать ей сопротивление уменьшаются. Я рад, что вы уведомили меня об этой весьма неловкой ситуации, хотя и надеюсь, что все амбиции архидиакона, если они у него и есть, будут сдержаны и умерены. А когда ситуация вернется в норму, когда в Вейльбург вернутся мои начальники, тогда Касси будет мало что говорить.

— Загвоздка в том, что мы не знаем, когда они вернутся, правда? — мягким тоном спросил посланник тонгов. — Мы опасаемся поэтому, что пока что со всей этой епископской проблемой нам придется справляться без помощи извне.

Я через мгновение кивнул.

— Возможно, вы правы, — ответил я. — К счастью, на нашей стороне есть могущественный союзник, на помощь которого мы всегда можем рассчитывать.

— Бог помогает тем, кто сам себе может помочь, — немедленно ответил он, зная, о каком союзнике я думаю.

— Бог гордым противится, а смиренным дает благодать, — ответил я. — А поскольку, как вы хорошо знаете, нет среди народа Божьего племени более смиренного, чем инквизиторы, я свято верю, что и на этот раз мы можем на нашего Господа рассчитывать в беде.

Затем мы расстались, потому что больше нечего было сказать, а я погрузился в мрачные размышления. Вот, поступая на службу в спокойный, зажиточный Вейльбург, я знал, что у меня может не быть много возможностей проявить мужество в борьбе с еретиками, ведьмами, демонологами или самими демонами. Я знал об этом, и хотя это не доставляло мне удовлетворения, я мог с такой судьбой смириться. Но мне совсем-совсем не нравилось, что я окажусь между враждующими политическими фракциями, которые, что еще хуже, сражались не за политику или идеи, а за финансы. А борьба за деньги имеет ту особенность, что вызывает величайший гнев как у того, кто эти деньги хочет забрать, так и у того, кто их не хочет отдавать. Понятно поэтому, что меня не восхищала мысль о том, что не только я сам встану на пути этих двух волн гнева, но, вдобавок, встану как инквизитор, как начальник инквизиторов Вейльбурга, а значит, как человек, на которого, в случае чего, ляжет ответственность за все