Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев

смотрел на заснеженную Москву, где огни фонарей едва пробивали тьму, и заговорил:

— Неясно? Глеб Иванович, вы возглавляете ОГПУ. Анонимное письмо раскрывает немецкого агента, а вы не знаете, кто его написал? Это не случайность. Кто-то играет с нами.

— Мы проверяем, товарищ Сталин. Всех, кто мог знать о Вольфе. Но письмо… оно слишком точное. Кто-то знал больше, чем должен.

Сергей, повернувшись, посмотрел на Бокия, его глаза сузились:

— Слишком точное, говорите? Это пахнет заговором, Глеб Иванович. Если это не ваш агент, то кто мог его сдать? Может это провокация? Агент слишком мелкий, он не был внедрен в нашу разведку или партийный аппарат, возможно им специально пожертвовали, но ради чего?

Бокий сказал:

— Будем выяснять, товарищ Сталин! Мы работаем днём и ночью. Вольф под арестом, его допрашивают. Он пока молчит, но мы сломаем его. А письмо… мы найдём источник, уверяю вас.

Сергей, вернувшись к столу, взял папку, пролистал документы, его пальцы задержались на листе с текстом письма. Он заговорил:

— Ваши уверения хороши, Глеб Иванович, но мне нужны результаты. Если это ловушка, кто её поставил? И если ОГПУ не справится, то чья голова полетит первой?

Бокий, побледнев, ответил:

— Мы найдём правду, товарищ Сталин. Если это ловушка, мы вычислим врага. Если правда, мы найдём того, кто написал. Никто не уйдёт от последствий.

Сергей, закрыв папку, посмотрел на Бокия:

— Хорошо, Глеб Иванович. Найдите источник. И докладывайте мне все незамедлительно.

Бокий, кивнув, взял папку:

— Есть, товарищ Сталин. Будет сделано.

Сергей, махнув рукой, отпустил его, и Бокий вышел, его шаги, вскоре, затихли в коридоре.

* * *

Токио, утром февраля 1936 года, пробуждался под тяжёлыми облаками, что нависали над городом, словно предвестники грядущей бури. Холодный ветер, дующий с залива Эдо, нёс по улицам лепестки сакуры, их розовые вихри кружились среди деревянных домов, крытых черепицей, и каменных зданий министерств, чьи серые фасады блестели от утренней росы. Узкие переулки, пропитанные ароматом жареной рыбы и угольного дыма, гудели от толп: торговцы, толкая тележки с рисом, лапшой и сушёной треской, выкрикивали цены, их голоса тонули в звоне трамваев, скрипе колёс рикш и гомоне прохожих. Женщины в кимоно, с узлами в руках, торопились к рынкам, их сандалии стучали по булыжникам, а мужчины в европейских костюмах, с газетами под мышкой, спешили к конторам. Храм Ясукуни, с красными воротами тории и соснами, качавшимися под ветром, возвышался над дорогой, его колокола звенели, призывая к молитве, но гул автомобилей и клаксоны заглушали их. Императорский дворец, окружённый рвом, чьи воды отражали серое небо, стоял в тишине, его белые стены, словно стражи, хранили молчание императора. В центре города, среди зданий военного министерства, возвышался штаб — массивное сооружение с серыми стенами и узкими окнами, чьи стёкла, покрытые инеем, отражали тусклый свет утра. Внутри, в просторном зале, стены были увешаны картами Китая, Маньчжурии, Сибири, их края, потёртые и пожелтевшие, топорщились под сквозняком. Длинный дубовый стол, покрытый зелёным сукном, был завален бумагами, чернильницами, пепельницами, где тлели сигареты, их дым, серый и густой, поднимался к потолку, смешиваясь с холодным воздухом. Лампы, висевшие на цепях, отбрасывали жёлтый свет, высвечивая лица генералов, чьи мундиры, украшенные золотыми пуговицами и орденами, поблёскивали, как доспехи. Карты, испещрённые красными и синими линиями, показывали Пекин, Шанхай, маньчжурские железные дороги, порты Янцзы. За окнами шумел Токио, его гул проникал сквозь стёкла, но в зале царила тишина, прерываемая лишь шелестом бумаг, скрипом стульев, редкими шагами адъютантов и тиканьем настенных часов, чьи стрелки отсчитывали время до войны.

Генерал Ито, высокий, с сединой на висках и глазами, полными холодной решимости, стоял у карты, его пальцы, сжимавшие бамбуковую указку, чертили линии вдоль китайской границы, от Шанхая до Пекина. Его лицо, покрытое глубокими морщинами, помнило годы сражений в Маньчжурии, а мундир, застёгнутый на все пуговицы, подчёркивал его авторитет. Голос, глубокий и властный, разрезал тишину:

— Господа, Китай — наш первый путь к величию. Чан Кайши слаб, его армия разлагается. Мы должны ударить в июле: захватить Шанхай, затем Пекин. Маньчжурия — это наш плацдарм на севере, но без юга мы не удержим империю.

Генерал Накамура, коренастый, с жёстким лицом и шрамом, пересекавшим щеку, нахмурился, его кулак сжал край карты, пальцы оставили вмятины на бумаге. Его глаза, тёмные и гневные, сверкали, а голос, резкий, дрожал от нетерпения:

— Ито, вы торопите нас, чтобы мы рухнули в пропасть. Шанхай — это ловушка. У нас не хватит войск, чтобы удержать его, пока Маньчжурия не укреплена. А СССР? Их дивизии на границе — это не слухи, а реальность. Вы готовы к войне на два фронта?

Ито, повернувшись к Накамуре, посмотрел на него, его указка замерла над картой:

— СССР занят внутренними проблемами, Накамура. Их армия не готова к удару. Мы захватим Шанхай за месяц, Пекин — за три. Ресурсы Китая дадут нам силу. Вы боитесь Советов больше, чем нужно.

Капитан Сато, адъютант Ито, переложил стопку документов:

— Генерал Ито, разведка подтверждает: китайские войска плохо вооружены, их артиллерия устарела. Но партизаны в Шанхае… они уже взрывают мосты. А американцы усиливают флот в Тихом океане. Санкции или вмешательство неизбежны.

Ито, бросив взгляд на Сато, кивнул, но его глаза сузились, выдавая раздражение:

— Американцы — торгаши, Сато. Они не полезут в войну из-за Китая. Но Германия… их Антикоминтерновский пакт — это наш общий щит против Советов. Они боятся удара с запада, поэтому о нас думают в последнюю очеред. Хирота, что вы скажете о Берлине?

Премьер-министр Хирота, сидевший во главе стола, в чёрном костюме, с лицом, лишённым эмоций, но с глазами, полными хитрости, откинулся в кресле. Его пальцы, тонкие и бледные, постукивали по столу, а голос, спокойный, разнёсся по залу:

— Германия задумала свою игру. Риббентроп, их посланник, требует, чтобы мы связали Советы в Маньчжурии, пока они готовят удар в Европе. Я не доверяю немцам — они играют за себя, а мы можем стать их пешками.

Накамура, стукнув кулаком по столу, так что чернильница подпрыгнула, прервал, его голос дрожал от гнева:

— Пешками? Хирота, вы это серьёзно? Немцы тянут нас в войну с СССР, а мы должны сосредоточиться на Китае! Советы — это спящий медведь, которого мы разбудим, если свяжемся с Берлином.

Масато, офицер Кэмпэйтай, худощавый, с холодными глазами и мундиром, застёгнутым на все пуговицы, вмешался, его голос был тихим, но зловещим:

— Генерал Накамура, вы забываете о врагах