Предчувствие беды. Книга 1 - Борис Спартакович Акимов

командировке в северном Казахстане, живу по-прежнему в гостинице, квартиру обещают к февралю… Вера отвечала, описывала свою небогатую событиями жизнь, писала, что взяли няню для Андрюши, зовут Зоя, очень милая женщина, в Андрюше души не чает, и он к ней привязался, описывала смешные Андрюшины ужимки… Подошел новый, 1940 год. Потом Рождество, Вера с Ольгой и малышом сидели дома, в церковь не поехали – холодно было, боялись Андрюшу простудить, втроем с няней Зоей они отлично со всем хозяйством справлялись. Малыш рос, время шло, уже и лето настало.

Последнее письмо от Петра Николаевича пришло в июле – растерянное какое-то письмо, сумбурное. Он писал:

«Не понимаю немцев. Они ведут странную политику – как будто намеренно сами себе вредят. Конечно, можно понять их ненависть к большевикам, развязавшим войну, и желание отомстить тоже можно понять. Но эти категории… Будто все население России – большевистские прихвостни, будто люди делятся на полноценных и прочих… Немцы – люди первого сорта, русские репатрианты – второго, все остальные – третьего сорта, а кто и четвертого, им и жизни нормальной не положено. Мы практически закончили репатриацию польских граждан, и теперь нам поставили задачу включиться в процесс санации. Расследование преступлений большевизма идет, по-моему, без должного внимания, как-то слишком формально. Начальство по-прежнему не отпускает меня…» – и дальше в том же духе. Ничего не поймешь. Какие категории? Какая санация? Что значит формально?

А потом письма из Москвы прекратились.

* * *

К этому времени в европейской прессе начали появляться слухи о так называемых акциях немцев на занятых территориях. Будто созданы лагеря, в которых концентрируются арестованные – по категориям. Отдельные лагеря для бывших беспартийных, отдельные – для бывших коммунистов. Будто на юге России и на Украине высылают в северный Казахстан и в Сибирь целые деревни, и освободившиеся земли раздаются офицерам СС и «золотым фазанам» – офицерам вермахта, а также многочисленным чиновникам разных канцелярий, да и просто тем, кто угодил начальству. Судьба выселенных неизвестна. Пошли слухи о массовых депортациях евреев под видом борьбы с большевизмом. Французские газеты писали со слов офицеров французских оккупационных войск, приезжавших в отпуск, что немцы почти что за людей не считают население оккупированных территорий, о волнениях в Курской и Орловской губерниях, о жестоком их подавлении. Стала выходить в британской зоне, в Петербурге, и русская газета. Вера тут же ее выписала. Поначалу газета выходила нерегулярно, но Вера от подписки не отказалась и упорно читала, пытаясь выловить хоть какие-то сведения о том, что происходит в Москве. Название «Санкт-Петербургские ведомости» смотрелось странно, отдавало стариной, и шрифт был стилизованный под старину. Но Вера привыкла. Трудно было понять, что там вообще происходило. Ясно было только, что многочисленные петербургские репатрианты разделились на партии, все время грызутся между собой, и каждый старается доказать оккупационным властям, что именно он – самый активный борец с большевизмом.

Андрюше уже почти полтора года было, когда пришла почтовая открытка – по-французски, от какого-то мсье Жиру: он писал, что привез из Москвы письмо от мужа для мадам Рихтер, что живет в Лозанне и готов передать письмо лично, потому что мсье Рихтер очень настойчиво просил не посылать почтой.

(Андрею потом казалось, что он помнит эту поездку – первую в его жизни поездку на поезде, как он сидит на руках у мамы и смотрит в окно, а за окном горы и коровы… Но скорей всего, он помнил не поездку, а рассказы о ней, или какие-то поздние впечатления наложились: мама говорила, что никуда он не ездил, а оставался дома с няней Зоей.)

«Милая Вера, – писал Петр Николаевич, – пишу тебе это письмо в надежде передать с оказией, потому что вся почта перлюстрируется, и открыто писать опасно. Надеюсь, что это письмо дойдет и не опоздает. Прочитай внимательно и, Бога ради, сделай как я говорю. Вот главное: ни в коем случае не приезжай в Москву. Не верь никому, кто будет тебя уговаривать ехать в Москву, даже если будут говорить, что от меня исходит. Вера, я не хочу тебя пугать, но ты не представляешь, какой это ужас. Ты была права, когда говорила мне не доверять немцам. Что они творят в своей зоне – это уму непостижимо. Каждую ночь облавы, отряды СС хватают всех подряд, если есть хоть малейшее подозрение в нелояльности – ссылка без суда и следствия, куда – никто не знает, куда-то на восток, я ездил в северный Казахстан, там люди даже говорить друг с другом боятся, говорят, что при большевиках было лучше. А уж как было при большевиках, я знаю, я два года собирал свидетельства! Шепотом рассказывают о сотнях тысяч сосланных, о лагерях, куда свозят арестованных, о многочисленных умерших от голода и побоев. Никакого местного самоуправления, всем заправляют немцы, русские власти чисто декоративные, ничего не решают и ничего не могут. Я пытался получить разрешение выехать к вам. Мне сказали “поездка нецелесообразна”. Представляешь? Нецелесообразно мне ехать повидать жену и новорожденного сына! Говорят, что надо воссоединить семью, чтобы вы с Андрюшей приезжали сюда. Но здесь невозможно жить, неделю назад арестовали Бориса, это мой сотрудник, я тебе писал, очень милый человек, репатриант, как и большинство у нас, он заспорил на улице с немецким патрулем, я пытался хлопотать, так помощник коменданта на меня накричал, что и я туда же отправлюсь, если буду вмешиваться не в свое дело. Представляешь, так и сказал – “не ваше дело”. Моего сотрудника арестовали – и это не мое дело?! Мы не люди для них, и большевистское прошлое или какие-то симпатии тут ни при чем. Верочка, Христом Богом прошу тебя – не приезжай! Поверь мне, это правда опасно, я постараюсь вырваться, но пока надежды мало, нужно ждать, через два года по договору союзники должны будут уходить постепенно из оккупированных зон, может быть, тогда. Я очень люблю тебя, очень скучаю, мечтаю увидеть сына, но тебе нельзя сейчас приезжать. Мне будет спокойнее знать, что вы с Андрюшей и с Ольгой в Швейцарии, что у вас все в порядке – ведь денег вам пока хватает?»

Денег пока хватало, тех, что Петр сюда перевел, и тех, что адмирал оставил. Но не в деньгах ведь дело: письмо Веру потрясло. Неделю ходила, молчала, потом сказала Ольге:

– Оля, я должна ехать в Россию. Нельзя в Москву – значит, поеду в Петербург. Все ближе к Пете будем.

Глава 12

Наутро, несмотря на выпитое накануне у Ковалевых, Андрей чувствовал себя вполне сносно – ну, конечно, не без легкой головной боли и сухости во рту, это понятно, но, учитывая количество да и качество