Бастард Александра - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

частям, что Пердикка собрал во дворце, удалось отбросить их назад, но это лишь потому, что основная часть мятежников пока ещё не принимала участия в штурме.

Эней еще раз глянул в узкое окошко и произнес:

— Ждут подкреплений! Скорее всего, общий штурм начнут завтра с рассветом.

На его слова отреагировал только Мемнон.

— Думаешь? — Он боязливо покосился на оконце, словно ждал появления напасти именно оттуда.

Никак не отреагировав на вопрос Мемнона, грек отошел от окна и тоже уселся на пол. После этого в нашем углу установилась полная тишина, нарушаемая лишь сопением Мемнона.

Провожу взглядом по переполненному залу. Больше всего он сейчас смахивает на кадр из фильма о гражданской войне в России: вокзальный зал ожидания, воздух пропитан страхом и повсюду испуганные лица женщин, искаженные ожиданием неизбежного.

Из общей толпы мой взгляд выхватывает только одно спокойное лицо — это Роксана. Она не боится, и совсем не потому, что рядом с ней ее верные бактрийские телохранители. Ее спокойствие обеспечивает совсем другой мужчина; он сейчас, завернутый в пеленку, качается на руках верной рабыни. Это ее новорожденный сын, и она уверена, что сына Великого Александра не посмеет тронуть ни один македонский солдат.

Вновь перевожу взгляд с Роксаны на трясущуюся челюсть Мемнона и думаю о том, что всё началось еще в конце августа, когда Роксана родила здорового мальчика.

Его назвали в честь отца Александром, и на радостях Пердикка закатил роскошный пир. На нем были все ведущие военачальники македонского войска, кто еще оставался в Вавилоне; не было только Мелеагра и Аттала. С этого момента всем стало ясно: это начало открытого противостояния.

Всё шло так, как я когда-то видел в серии фильмов. Обе стороны готовились к вооруженному столкновению, но никому не хватало решимости напасть первым. И Пердикка, и Мелеагр сильно зависели от мнения и настроя своих воинов, и оба знали, что армия не хочет междоусобной войны и откажет в поддержке тому, кто первым начнет бойню.

Пердикка оказался хитрее. Он втайне сговорился с ближайшим сообщником Мелеагра, Атталом. Пообещав отдать ему в жены свою сестру Аталанту, он переманил Аттала на свою сторону. Тот, по всей видимости, не особо упирался и сдал своего товарища с потрохами.

Трагедия произошла двадцать восьмого августа, в день, когда Мелеагр решил воздать почести отцу всех богов Зевсу и испросить его милости для своих дальнейших действий. С отрядом из трехсот самых верных воинов он прибыл в храм Зевса, не зная, что там ему приготовили ловушку.

Аттал предупредил Пердикку о намерении Мелеагра провести жертвоприношение в храме Зевса, и тот решил действовать. Перед ним сразу же встала непростая задача: чтобы справиться с тремя сотнями опытных бойцов и гарантированно победить, нужно противопоставить им не менее пятисот. Подтянуть пять сотен бойцов к определенному месту в городе в определенное время да так, чтобы это осталось в тайне, практически нереально.

Казалось бы, решить такую задачу невозможно. Так думал и Мелеагр со своими ближниками, но решение все-таки нашлось.

Кто-то подсказал Пердикке, или он сам додумался, — я не знаю, но вместо пяти сотен воинов, способных разболтать тайну, он предпочел собрать к храму Зевса три десятка молчаливых боевых слонов. Их погонщики-индусы тоже не отличались разговорчивостью, так что до самого рокового момента Мелеагр и его бойцы даже не догадывались, что попали в западню.

Все случилось, когда Мелеагр с телохранителями вышел из храма после жертвоприношения. Воины ждали его на площади, собравшись плотной толпой перед ступенями храма. В этот момент со всех трех улиц, выходящих на площадь, начали выходить разъяренные слоны.

Воины Мелеагра были вооружены только мечами; ни копий, ни дротиков у них не было, а без них противостоять боевому слону невозможно.

Хотя, если честно, вряд ли стоящей на площади пехоте помогли бы копья и дротики. Слишком большая скученность на слишком ограниченном пространстве. Они были обречены! Слоны почти мгновенно врезались в массу воинов и, зверея от крови, начали крушить тела направо и налево.

Гуруш принес мне слова очевидцев, что крики растоптанных слонами людей были слышны на несколько кварталов вокруг, а кровь и останки тел убирали с площади еще несколько дней.

После той трагедии жители Вавилона еще долго обсуждали греков и македонцев, всякий раз недоумевая:

«И эти люди нас называют варварами…»

Самому Мелеагру удалось избежать страшной участи — быть раздавленным, но спастись от смерти он не сумел. Он успел спрятаться в храме от боевых слонов, но священные стены не остановили убийц, идущих следом.

Каждый житель Эллады знает один непреложный закон: любой человек, попросивший убежища в стенах храма, неприкосновенен. Неважно, кто он: убийца, вор или грабитель, — пока он в храме, он находится под защитой богов.

Пердикка нарушил этот закон и приказал убить прячущегося у алтаря Зевса Мелеагра. С того момента каждый грек в Вавилоне, каждый македонец от Греции до Индии знал: дни Пердикки сочтены. Зевс никогда не прощает святотатства!

Единственный, кто плевать хотел на традиции и веру, был сам Пердикка. За десять лет Великого похода он ограбил столько самых разных храмов, что давно уже потерял страх и веру в неотвратимую кару богов. И, как показало будущее, совершенно напрасно!

После убийства Мелеагра и разгрома его сторонников на короткое время Вавилон замер в предгрозовом затишье. Полтора месяца все было спокойно, пока не пришла весть об убийстве сводной сестры Великого Александра, Кинане, и причастности к этому брата Пердикки, Алкеты.

Эта новость разом взорвала хрупкий мир. В лагерях фалангитов сторонники убитого Мелеагра тут же разнесли слух, что Пердикка убил сестру Великого Александра, дабы помешать ей выдать свою дочь Адею замуж за царя Арридея.

— Он сам хочет жениться на Адее и стать царем! — кричали они. — Мы, воины Великого Александра, обязаны встать на защиту его семьи!

И они встали! Десять тысяч томящихся от безделья пехотинцев пошли на разборки с зарвавшимся, по их мнению, регентом. Они смяли всех, кого Пердикка смог выставить на свою защиту, и загнали их во дворец.

Здесь, за стенами дворца, Пердикке ненадолго удалось остановить продвижение мятежников, но силы были слишком неравны, а укрепления слишком ненадежны, и время, когда толпы взбунтовавшихся солдат ворвутся во дворец, измерялось уже не днями, а часами.

В предчувствии надвигающейся катастрофы все обитатели дворца, от рабов и слуг до их хозяев, спрятались в этой самой дальней зале, надеясь, что при штурме они не попадут под первую волну, когда жадная кровавая пелена затуманивает человеческий разум и захватчики