Константин. Аландская Звезда - Иван Валерьевич Оченков

Но стоило мне накинуть сюртук с эполетами и одиноким орденом святого Георгия на шее, как в меня с громким буханьем врезался мальчишка, в котором я не без труда признал своего сына и наследника Николая.

— Бабах! — громко заявил он, с победным видом поглядывая на меня снизу вверх.

— Что? — удивился я.

— Его императорское высочество изволили вас таранить! — с легкой усмешкой поведал мне камердинер.

— Озорничает? — усмехнулся я, подхватывая сорванца на руки.

— С вашего позволения, еще как!

— На абодаж! — завопил он, размахивая руками.

— Ну, брат, это никуда не годится. Команды надо подавать, четко выговаривая каждую букву. Ты, кстати, у нас кто? «Не тронь меня»?

— Нет! «Певенец»!

— Ах, да. Таранами же у нас Голенко развлекается… а вы, молодой человек, недурно осведомлены для своего нежного возраста!

— Это ваши матросы из охраны, — поморщился камердинер, происходивший из потомственных дворцовых служителей и потому относящийся ко всем, кто не принадлежал к этой касте, с толикой пренебрежения. — Уж я им, аспидам, говорил — негоже дитя такому учить, да куда там, кто же меня, старика, послушает?

— Понятно, — засмеялся я, глядя на удобно устроившегося у меня на руках «абордажника».

Странное дело, Коленька для меня, если подумать, совсем чужой. Но при этом я искренне люблю этого сорванца. Хотя вижу, конечно, не так часто как хотелось бы.

— Сейчас хоть так нападает, — продолжал увлеченно ябедничать камердинер. — А сначала пытался стул приспособить. Наклонит его, значит, и вперед!

— Он же тяжелый? — удивился я, припомнив громоздкие стулья из красного дерева с латунными накладками и сиденьями, обитыми полосатым ситцем в стиле «Жакоб». К слову сказать, работы мастерской того самого Гамбса, в которых спрячет драгоценности теща Кисы Воробьянинова.

— Так ведь паркет воском натерт, стало быть, скользкий!

— Вот что, юнкер! — строго посмотрел я на юного правонарушителя. — Предлагаю немедленно прекратить нарушения правил мореплавания и таранить впредь только неприятельские суда!

— Слусаюсь! — приложил тот растопыренную ладонь к виску.

— А за это обещаю, что возьму тебя на «Первенец» и представлю команде!

— Ула!!!

Насчет юнкерства я нисколько не шутил. Все великие князья с детских лет приписаны к разным полкам и считаются находящимися на действительной военной службе. Мой Коля, например, числится Конногвардейцем. Правда, дисциплина пока что не самое сильное его качество, а потому слезать у меня с рук он не пожелал. Так мы вместе с ним и вышли, чтобы тут же наткнуться на жену.

На первый взгляд, великая княгиня Александра Иосифовна выглядела вполне нормально, и только лихорадочный блеск глаз выдавал крайнее ее возбуждение.

— Ну вот ты где! — выпалила она, увидев сидящего у меня на руках сына. — Николас, еще немного, и ты сведешь меня с ума.

— Привет! — ляпнул я и тут же пожалел об этом. Ведь прежний Костя никогда не говорил так с женой.

Решительно подойдя ко мне, она ухватилась за Колю обеими руками и буквально силой отобрала его у меня.

— Иди к маме, малыш, — только и успел сказать я.

— Ты… ты слишком балуешь его, — после краткой заминки заявила мне жена.

— Интересно когда? Я ведь его почти не вижу!

— С ним совершенно не стало сладу, — продолжила, не слушая меня, Александра. — Няня его совсем обыскалась…

— Чему ты удивляешься? Он уже совсем большой. Мне кажется, пора убрать его с женской половины и отдать на попечение дядьки.

— Дядьки? — с ужасом посмотрела на меня Александра.

— Ну да. Какого-нибудь заслуженного матроса или казака. Мальчики, знаешь ли, взрослеют и им нужно мужское воспитание. Сашенька, милая, что с тобой?

— Знаешь, — как-то затравленно взглянув на меня, ответила супруга. — Я иногда совсем тебя не узнаю. Как будто передо мной совсем чужой человек.

— Господи Боже, что за странные идеи?

— Ты никогда прежде не называл меня «Сашенькой»!

— Разве? Хотя да, я звал тебя «жинкой» и сколько помню, это всегда жутко тебя бесило.

— Вовсе нет. То есть, да, мне не нравилось, но лучше бы ты звал меня по-прежнему!

— Здравствуйте-пожалуйста! Вот она женская логика во всей красе…

— И вот опять. Ты говоришь, как чужой!

— Скорее как «хищник», — буркнул я про себя.

В самом деле, возможно, с логикой у Александры Иосифовны и впрямь не хорошо, зато с женской интуицией все в полном порядке. Как говаривал один киногерой — «бабу не обманешь, она сердцем чует!»

— Дорогая, не стану скрывать, ты очень меня беспокоишь. Быть может, тебе следует немного отдохнуть или развеяться? Выйти в свет или съездить на курорт….

— Ты хочешь избавиться от меня?

— С чего вдруг такие вздорные идеи?

— Ответь мне прямо.

— Хорошо, если ты так желаешь, скажу. Я не желаю избавляться от тебя и очень хочу, чтобы ты взялась за ум, успокоилась и стала прежней Санни.

— Но ты не станешь прежним Костей…

Я не сразу нашелся, что ответить, потом вспомнил про время и резко свернул этот бестолковый разговор.

— Мне сейчас некогда, дела зовут. А когда вернусь, обязательно поговорим. Хочешь, прокатимся вечерком на двуколке?

Жинка ничего не ответила и, резко развернувшись, молча ушла.

Увы. Как-то так получилось, что чем лучше у меня идут дела на войне, тем хуже все обстоит на семейном фронте. И самое главное, помощи попросить не у кого. До семейных психологов еще лет двести, почему к слову и процветают мошенники вроде Анненковой. Ведь наверняка без этой гадины не обошлось! Ей богу, иногда хочется ее просто придушить. Только вот самому не комильфо, а поручить столь деликатное дело и некому. Тоже мне, императорская фамилия, а у самих даже штатного киллера нет!

— Юшков! — обернулся я к адъютанту.

— Да.

— Найди мне Беклемишева!

— Слушаюсь, — невозмутимо отозвался тот, но я буквально почуял, как он поморщился. Как же-с. Его, офицера флота, белую, можно сказать, кость, отправляют на поиски какого-то жандарма! Да бог бы с ним, просто жандарма, но тот ведь еще и сыском занимается…

Хреново, кстати, занимается. Что-то давно я никаких отчетов не получал. Любопытно, как там идут расследования странной кончины отца-императора, а также появления лже-медиума и прочих непонятностей вокруг моего семейства. И вообще, был бы он порасторопней, эту проклятую фрейлину