Псы Господни 2 - Олег Велесов

донжона вывели двух женщин. Обе были закутаны в плащи, на головах серые чепцы, завязанные под подбородком огромным бантиком. В виду трагичности ситуации бантики казались настолько дурацкими, что вызывали жалость. Но только у меня. Большинство людей, находившихся во дворе — солдаты гарнизона, слуги, священники — воспринимали всё происходящее как нечто само собой разумеющееся. Некоторые сыпали шуточки, кто-то следил за женщинами спокойно и с интересом. Пожалуй, лишь отец Томмазо и Марго оставались равнодушными. Участь приговорённых их не беспокоила и не трогала. Марго и вовсе постояла и ушла, не собираясь становиться частью толпы. Я бы с удовольствием поступил так же, но едва выйдя во двор попал на глаза Клещу. Тот махнул рукой:

— Сенеген!

Я подошёл.

— Ты где пропадаешь? Почему за тобой нужно посылать кого-то?

— Пардон, мессир, не знал, что для убийства двух слабых женщин вам нужен я.

— Шутишь, понятно. Только запомни, шутник, враги не ведают ни возраста, ни пола. Даже ребёнок может вонзить стилет тебе в спину. Если ты не осознаешь этого как можно быстрее, долго не проживёшь. Уяснил?

— Так точно. А в чём вина этих двух страшных врагов?

— Они ведьмы.

Клещ произнёс это настолько уверенным голосом, что осталось только развести руками:

— А, ну раз ведьмы, тогда да.

— Опять шутишь. А между тем та, что зовётся Луизой Шир, вместе с мужем подмешивала в специи колдовские травы, вызывающие у людей страшные видения и смерть.

Я пожал плечами. Возможно, они и впрямь что-то подмешивали в специи, но скорее всего это была травяная пыль, которую эти неудачники добавляли в свой товар с целью увеличения объёма продукции и, соответственно, выручки. Но всё равно это не повод, чтобы сжигать человека.

— Она сама в этом созналась?

— Разумеется. Отец Томмазо поговорил с ней, и она покаялась во всех грехах.

Ну, отец Томмазо умеет разговаривать, я испытал это на себе. Правда, мне повезло, был признан невиновным, жене Жака Шира повезло меньше.

— А вторая дама?

— Эта ещё хуже. Утверждает, что слышит голоса и видит образы архангела Михаила и святой Екатерины.

— Как интересно. Что же они ей советуют?

— Что нужно изгнать англичан из страны и короновать дофина Карла.

— И что в этих советах плохого?

— Это кощунство! — Клещ вытаращил глаза, но тут же сощурился. — Я не понимаю тебя, Сенеген, ты сегодня болтлив сверх меры. Хочешь сказать, что обычный человек может говорить с архангелом Михаилом?

— Во-первых, ничего подобного я не утверждал. Это не более, чем твои домыслы, которые ты приплёл непонятно с какой целью. Во-вторых, если эта женщина употребляла в пищу специи с колдовскими травами от четы Шир, то ничего удивительного в этих видениях нет. Ты бы и сам их увидел… — и тут моя память заработала. — Погоди-ка… а как зовут вторую ведьму?

— Как? — капитан на секунду задумался. — Жанна из Домреми, дочь Жака д’Арка. Ещё и семнадцати нет, а уже во всех тяжких грехах погрязла.

Я задохнулся. То есть… Это же Жанна д’Арк! Орлеанская Дева! Та самая, которая… Она должна прийти в Вокулёр к Роберу де Бодрикуру с просьбой отправить её в Шинон к дофину Карлу. После первой просьбы Робер пошлёт её обратно, а после второго обращения решится и выделит сопровождающих, и это станет началом конца английского владычества… Твою мать, её нельзя сжигать!

Последние слова я, кажется, произнёс вслух.

— Как это нельзя? — нахмурился Клещ. — Ты о чём сейчас, Сенеген? Она ведьма!

Объяснять что-либо Клещу было бессмысленно. Если я признаюсь, что родился на шестьсот с лишним лет раньше текущих событий, и поэтому знаю, что Жанна д’Арк должна снять осаду Орлеана, освободить Шампань, короновать дофина Карла и стать символом Франции… Господи, да меня самого приговорят к смерти. И как быть?

— Где отец Томмазо?

Хотя причём здесь отец Томмазо? Что он может изменить? Не важно, кому я буду рассказывать о своём дне рождения и поступках этой деревенской девчонки, меня один чёрт признают ведьмаком и привяжут к одному столбу с Жанной. Так что же делать? Что делать⁈

Под улюлюканье солдат женщин посадили в клетку, возница щёлкнул кнутом, повозка тронулась. Клещ подтолкнул меня.

— Идём. Мы должны находиться рядом.

Рядом… Надеюсь, меня не заставят подносить спичку к костру. Да и вообще, зачем быть рядом, что от меня может зависеть?

Повозка проехала по мосту и свернула на улочку, ведущую к торговой площади. И тут я увидел отца Томмазо. Он шёл вместе с монахами в своей обычной белой доминиканской рясе, поверх которой была накинута чёрная мантия с капюшоном. В руках он держал толстую свечу, и шёл, низко опустив голову. Молился. Но при этом, клянусь, видел всех и вся и меня в том числе. Сука! Зачем он приговорил эту девочку к смерти?.. Да, да, конечно, не он, а Робер де Бодрикур. Но мы же прекрасно понимаем, кто именно стоит за приговором. Церковь допрашивает подозреваемого, и в случае упорства ссылается на невозможность вернуть грешника в лоно Церкви. Дальше происходит передача его светским властям, которым не остаётся ничего иного как приговорить того к смерти.

Жанна наверняка упорствовала. Я же видел, как Мила Йовович доказывала всем и каждому, как разговаривает с архангелом Михаилом, за что в итоге и пострадала. Разница лишь в том, что в реале и в фильме это происходит после победы над англосаксами, а сейчас до.

Что будет с историей? Ей уже достаточно того факта, что король Генрих V не помер, как ему полагалось в 1422 году, а продолжает отжимать французские земли. Вести с полей войны приходят не утешительные. Орлеан в осаде, дороги на Бурж и Шинон под воздействием английских летучих отрядов, сам Генрих громит города Пуату. Кольцо вокруг дофина медленно, но уверенно сжимается. Уже поползли слухи, что Карл со всем двором намеревается бежать в Кастилию, покуда гасконцы не перекрыли последний путь через Лангедок и Фуа. Остановить это может только Жанна. Она то самое знамя, которое способно сплотить разрозненные силы французов, поднять дух армии и вернуть всё на круги своя. Что вообще будет с историей, если Англия поглотит Францию? Какие изменения произойдут в том мире, в котором я родился? Возможно, он станет лучше, не знаю, но рисковать как-то не хочется. История есть история, и пусть она идёт так, как идёт. А для этого нужно освободить Деву.