Волк 8: Лихие 90-е - Никита Киров

— В третьем номере, вон за той дверью, — седеющий фсбшник тоже закашлялся. — Встал в позу, ничё не говорит. И не скажет, он такой, да. А чё случилось-то, Ринчиныч? Есть на Витьку чего? Это он на Серёгу с парнями покушение устроил или кто? Если нет… сейчас такое творится, телефоны у всех обрывают. Если не найдём причастных, нас потом всех…

— Паханов по разным комнатам, — Латыпов застонал, прикрыв рот платком. — Допросить каждого, что здесь делают, но чтобы никто ничего не допёр, для чего мы здесь. Передохну немного… долбанная лестница… кха-кха-а-а.

Он прошёл чуть дальше и посмотрел на очередную лестницу, а потом сел на табурет у стены. Ну нет, время идёт, а если Витя Батумский увидит, что главный здесь офицер едва может дышать, то обнаглеет. Таким надо демонстрировать силу, или ничего не выйдет.

Поговорю-ка я с ним сам, тем более, я примелькался, и меня пропустят. Так что не дожидаясь одобрения Латыпова, который надрывно кашлял, я поднялся, держа под мышкой папку с компроматом. Омоновцы с подозрением посмотрели на меня, но я показал на фсбшника, и меня пропустили.

А вот здесь уже совсем жарко, пришлось скинуть куртку, чтобы не потеть при разговоре. Витя Батумский сидел у бассейна в белом банном халате, в одной руке держа вино, в другой дымящуюся сигарету.

Пусть он и свёл наколки с кистей рук, весь его торс покрывали татуировки так плотно, будто он носил футболку. Звёзды, крест, чьё-то лицо… не особо разбираюсь в тюремных наколках, но их очень много.

Жёстко его не задерживали, просто оставили здесь. И это хорошо, сейчас никто из братвы не знает, за кем именно приехали ФСБ и ОМОН. Пусть гадают, а кто-то наверняка решит, что это из-за покушения на Ремезова. Всё же не каждый день устраивают покушения на офицеров госбезопасности такого уровня.

Но плевать, что они думают, у меня свои дела. Я сел напротив вора. Вот мы снова один на один, а Латыпов придёт не скоро. Его кашель я всё ещё слышал. Кажется, это что-то серьёзное.

— Ну что, подтянул друзей? — Витя Батумский затянулся сигаретой. — Показал свою крутость? Ну, это с какой стороны посмотреть. Говорят, времена изменились, но менты и чекисты всё так же лезут на честных людей. Только сейчас управа на них есть. Я не люблю угрожать, Волков…

Он поставил бокал вина на стол и наклонился вперёд, пристально глядя мне в глаза. Взгляд у него ледяной и очень тяжёлый, это опаснейший человек. Я будто в клетке с тигром, но в моих руках то, что легко его прикончит.

— Поэтому рекомендую тебе уйти, — сказал вор, особенно выделив слово «рекомендую». — Так для тебя будет спокойнее. И этих с собой забери, ничего здесь они не найдут.

— Ты бы мог просто выдать Горбаня и того, кто с ним связан, — я раскрыл папку. — Тогда бы к тебе никто и не пришёл. Вместо этого решил откусить кусок от комбината. Зря. А угрожать мне не надо, Виктор, я и сам этого не люблю. Зато смотри, что у меня есть.

В папке лежал протокол, расписка и ещё несколько бумаг, отпечатанных на машинке, ну и главное — смятый тетрадный лист в клеточку, покрытый крупными буквами, будто их писал ребёнок. Но текст совсем недетский. Батумский нахмурил лоб, он-то прекрасно должен знать, что обычно пишется на таких мятых листках.

Я откашлялся и зачитал начало:

— Час добрый, бродяги! Мира и процветания дому нашему общему. С пожеланиями успехов, здоровья и благополучия от вора Вовы Пузыря, пишется с его ведома.

Поднял взгляд. Если Витя и пытался держать себя в руках, это выходило не очень. Понял, что там написано, и сейчас я видел в его глазах, как ему стало неуютно. Настолько, что он даже ничего не говорил.

— Бродяги! — продолжил я. — Ставлю вас в курс, что Витя Батумский является б… которая за дозу шырялова продала честных воров мусорам и чекистам…

— Давай договоримся, Волк, — предложил Витя.

Даже не стал спорить, божиться и кричать, что это всё ментовская подстава. Да и правда, к чему такие спектакли? Он прекрасно знает, почему Пузырь это написал.

— Конечно, договоримся, мы здесь для этого, — я кивнул. — Но если что, копии этой малявы есть… ну или как это правильно называется? Ты лучше меня должен знать… ладно, суть не в этом. Мои знакомые в ФСБ содержание записки знают, но пока держат в тайне. Но если я умру… без шуток, Витя, лучше тебе до этого не доводить, тогда все узнают про Пузыря.

— Тогда случайно вышло! — он начал подниматься. — Это…

— Ты героиновый наркоман с серьёзной зависимостью, — сказал я. — Причём давно, ещё с перестройки, но скрывал это от своих успешно. Здесь есть не только малява, но и рапорт, так что я в курсе всего. Но братве нужен не рапорт, им понадобится только этот листок.

Кашель стал ближе, Латыпов шёл к нам. Даже жаль, что он не увидел, как Витя Батумский меняется в лице. Зато я отдам ему неудавшегося убийцу Ремезова. А заодно и того, кто мог грохнуть меня самого.

— Ты за дозу сдал Пузыря, — продолжал я. — Авторитетного вора, когда тебя в 90-м году в СИЗО держали. Пузырь потом в тюремном госпитале загнулся от сердечного приступа, но маляву про тебя написать успел, правда, её перехватили. В КГБ с тобой хотели работать и дальше, но всё начало разваливаться, стало не до тебя. Но вот, бумага нашлась. И любой блатной за это спросит.

— Да и если бы ты не сдал Пузыря…

Латыпов зашёл внутрь очень бодрым шагом, будто помолодел. Старый чекист нашёл в себе силы, чтобы не казаться больным человеком.

— … ты же контролируешь общак, а ни один вор не доверит воровской общак наркоману. А ещё с тебя спросят за то, что не сказал об этом, скрываешься. Эх, мельчают нынче воры, раньше вы больше уважения вызывали. Но раз ты однажды с нами поработал, поработаешь и сейчас.

Он уселся рядом со мной, пристально глядя на вора.

— Кто? — спросил Латыпов.

Батумский, как затравленный зверь, озирался по сторонам. Латыпов достал платок, но каким-то усилием держался от кашля. Такого удовольствия вору он доставлять точно не хочет. Пожилой бурят твёрдый, как кремень.

— Это Миша Осетин, — наконец сказал