Дневник времён заразы - Яцек Пекара

и положили на тарелки. И я, хотя в эти жаркие дни у меня почти совсем не было аппетита, тоже не смог устоять перед очарованием абрикосового аромата.

— Мы ведь не хотим этого Баума погубить, — сказал Пуффмейстер с набитым ртом. — Но раз уж он сам лакомится, то пусть и нам даст немного поклевать.

— Чего бы вы от него хотели?

— Пусть он нам продаст за процент рецепт этой своей воды, — сказал Крумм.

— Так идите к нему и догова… — начал я. — Ну да, конечно. Вы были, и он отказал, — поправил я сам себя.

— Да, были, — вздохнул Пуффмейстер. — Но он нам только в нос посмеялся. И сказал, что раз мы такие умные, то пусть сами по вкусу определим, какой рецепт он применил. — На этот раз медик кипел от возмущения.

— И что? Не удалось? — с сочувствием спросил я.

— Не то чтобы мы не пробовали, — буркнул Крумм.

— Плохое дело, — констатировал я.

— Да уж, плохое, — согласился со мной Пуффмейстер. — И вот так, мастер Маддердин, исчерпав все возможности мирного урегулирования дела, мы приходим к вам. Но заметьте, никто нас не упрекнет в том, что мы не пытались договориться по-хорошему. — Он приложил руку к груди. — Но раз по-хорошему не получилось, то, может, получится иначе?

Ну да, наконец, после двух кружек кваса на брата и половины подноса абрикосового пирога мы добрались до того, с какой целью медики прибыли именно ко мне. Они, должно быть, были в полном отчаянии, раз решились на такой шаг. Что ж, жажда денег ослепляет, а поскольку времена были безумные, то и люди были более склонны к безумным поступкам.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Говорят, Баум отравил воду в кропильнице и… — начал Крумм.

Я решительным движением поднял руку.

— Нет, — твердо сказал я. — Мы не будем в здании Святого Официума повторять клевету, наветы и лжесвидетельства. Я сам, лично, проверил эти донесения, и они оказались лживыми. — Я обвел взглядом обоих медиков. — Полагаю, выдуманными завистливой конкуренцией, — добавил я.

— Это не мы! — крикнул Пуффмейстер, но он был не столько возмущен, сколько прежде всего напуган.

Я кивнул.

— Конечно, не вы, — сказал я. — Абсолютно и ни в коем случае я не подозреваю вас, уважаемые доктора, потому что имею в виду кого-то совершенно другого. Но я бы не желал, чтобы вы становились в один ряд с этим клеветником… — я умолк. — Это определенно пойдет всем на пользу, — добавил я.

Пуффмейстер и Крумм переглянулись.

— Разумеется, разумеется, — сказал первый. — Мы очень рады, что наша святая вера не потерпела ущерба и что эти столь широко, громко и охотно повторяемые обвинения — лишь плод ненавистных умов.

— Злые люди, злые люди… — печальным тоном заметил Крумм.

— Еще кусочек пирога? — спросил я.

— О, с истинным наслаждением, — ответил Пуффмейстер, и его товарищ усердно кивнул.

Я наложил своим гостям по поистине солидному куску, да и сам решил, что соблазнюсь еще одной порцией.

— Небо во рту, — вздохнул Пуффмейстер. — Как вы думаете, если я пришлю кухарку, эта ваша Хельция даст ей рецепт?

— Могу спросить, — сказал я.

— Весьма вам буду обязан. Весьма, — ответил он и приложил руку к сердцу.

Затем он проглотил то, что было у него во рту, запил напитком из кружки и глубоко вздохнул.

— Магистр Маддердин, мы не будем больше злоупотреблять вашим терпением и сердечно и учтиво благодарим вас за то, что вы соизволили нас принять…

— И за угощение, — вставил Крумм.

— Так точно, и за угощение тоже, — согласился с ним Пуффмейстер. — Позвольте только, я осмелюсь…

Он умолк, полез за пояс, после чего вытащил красивый, большой кошель из красной кожи, обшитый золотом. Он тяжело звякнул, когда он положил его на стол.

— Магистр Маддердин, наша конфратерния единогласно постановила, что мы готовы в это трудное время поддержать Святой Официум и усердно трудящихся в ней инквизиторов значительной суммой, — торжественным тоном объявил он. — И мы будем весьма обязаны, если вы соизволите оказать нам эту милость и принять ее.

— Весьма, — заверил Крумм.

— Это очень великодушный жест, — признал я. — Позвольте, однако, спросить, какой услуги ожидает ваше уважаемое общество в обмен на это вот пожертвование? — Я кончиком указательного пальца коснулся кошелька.

— Сущая мелочь, если позволено будет просить… — Пуффмейстер, приблизив большой палец к указательному, показал, о какой незначительной услуге идет речь.

— Просить можно всегда, — ответил я. — Что же это за мелочь?

— Будьте так любезны, — Пуффмейстер сложил руки, как для молитвы, — и арестуйте хотя бы на пару дней этого Баума. Нет, нет, чтобы причинять ему какой-то вред, вовсе нет… — Он замахал руками.

— Никогда! — с возмущением добавил Крумм.

— …а только так, чтобы он немного поумерил свой пыл и захотел с нами разговаривать, — закончил Пуффмейстер вкрадчивым голосом.

Я молчал и внимательно на него смотрел. Он отвел взгляд, а на лбу у него выступили капли пота.

— Всего несколько ночей в камере, — уже тихо сказал он. — Это ведь совсем ничего.

Я еще мгновение не отвечал, и тишина за столом мучительно сгущалась с каждой секундой. Крумм и Пуффмейстер ерзали, словно им под сиденья подложили неприятно кусающихся щипавок.

— Уважаемые доктора, боюсь, вы перепутали Святой Официум с борделем, — сказал я ледяным тоном, а затем резко встал с грохотом стула, а медики чуть не свалились со своих сидений, так они были напуганы. — Ибо только там вы можете купить себе шлюху за мешок золота, чтобы она, оплаченная вами, делала все, что вы захотите! — закончил я уже соответственно язвительным и яростным голосом.

Я небрежным движением сгреб кошелек.

— Убирайтесь, господа, — приказал я. — Пока я не разозлился. А за пожертвование на нужды Инквизиции я вам премного благодарен, — добавил я уже мягче. — Ваши старания будут запомнены.

Оба были бледны, оба были сконфужены, и оба чуть ли не толкались в дверях, лишь бы побыстрее покинуть трапезную. Я не провожал их до выхода, чтобы они увидели и поняли, как я разгневан, но уже из-за порога я слышал тихий, плаксивый голос Пуффмейстера.

— А я говорил, что это плохая идея, говорил. Столько дукатов, столько дукатов, — добавил он еще более жалобно.

— Ну и вышло нам так, что мы съели самый дорогой абрикосовый пирог на свете, — с горькой насмешкой добавил Крумм.

Я улыбнулся своим мыслям, после минутного раздумья решил наложить на тарелку еще кусочек абрикосового пирога. Последний кусочек. В трапезную вошла Хельция, обвела взглядом стол и покачала головой.

— Ну и все сожрали, — с упреком сказала она, а затем повернула взгляд на меня, и ее взгляд смягчился.

— Вкусно? — спросила она.

— На небесах лучше не