Японская война 1904. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

— Обычные люди — да, — неожиданно к нам присоединился Огинский, до этого наблюдавший за разговором со стороны. — А вот наши иностранные гости обсуждают этот сценарий как вполне реальный. И они в ужасе! Только не от смертей или масштаба бойни, а от того, что в этой истории Россия не боится бить врага. Не просто отвечает там, где на нее напали, а нападает сама там, где ей удобно. Не сдерживается! Не экономит снаряды! Каждый солдат и офицер знает, что делает. Понимаете?

— Не слишком ли далеко вы пытаетесь заглянуть в будущее? — нахмурился Мелехов.

— А пойдемте, я вам еще кое-что покажу, — неожиданно подобрался Огинский.

Я удивленно взглянул на бывшего помощника Куропаткина, но на его лице застыла каменная маска. Пришлось идти. Навстречу проехала колонна отходящих броневиков, потом прошли несколько передовых отрядов. И они пели. Были там хмурые лица, недовольные остановкой наступления, но большинство — радовались.

— Чувствуете? — тихо спросил Огинский, продолжая пробираться дальше.

— Что солдаты не хотят умирать? — возразил Мелехов. — Так это естественно. Но мы, как офицеры, должны смотреть не только на день вперед, но гораздо дальше.

— А еще помнить, что жизнь — это не только бьющееся сердце или возможность шевелить руками… — Огинский свернул к наблюдательной площадке и махнул в сторону побережья.

Я сначала бросил туда лишь быстрый взгляд, но в итоге просто не смог его оторвать. Мы уже полчаса не обстреливали Дальний, давая японцам спокойно сбежать, но… Там все равно царил самый настоящий ад. Как Мелехов с Шереметевым до сих пор не могли поверить, что мы просто так отпускаем врага, точно так же не верили в свое спасение и сами японцы. Им казалось, что в любой момент они снова услышат голоса труб, играющих приказ к атаке… И поэтому армия превратилась в толпу.

Люди ломились на корабли по телам упавших, они выталкивали в воду тех, кто уже уселся в лодки и с животным ревом прыгали на их место. Небольшие островки спокойствия, которые раньше сдерживали этот хаос, словно потеряли точку опоры. Люди падали, и никто их не поднимал. Берег, прибрежные воды — с каждой минутой они все больше покрывались телами. Да и на кораблях, забитых спасенными счастливчиками, было не сильно лучше. Крики сдавленных людей, отчаянные попытки единиц навести порядок.

Вот один из транспортов, пытаясь выйти из бухты, не справился с управлением и протаранил соседа. Хруст стали через мгновение сменился полным боли и ужаса людским криком. Два корабля сминали друг друга, а вместе с ними погибали сотни зажатых в тесных переборках солдат и гражданских, что попытались уйти вместе с ними.

— Это страшнее, чем война, — сглотнул Огинский, а его лицо болезненно исказилось.

— Это страшно, но война все же хуже, — не согласился Мелехов. — И главное, как эти ужасы доказывают вашу правоту?

— А вы представьте, что было бы, если бы мы продолжили атаковать! Если японцы и так гробят себя тысячами, то что было бы под нашим огнем? Что бы увидели солдаты, когда прижали бы врага к морю, идя последние метры по ковру из еще шевелящихся тел? Что стало бы с их душами?

— Так вы про это, — Мелехов только рукой махнул. — Может, стоит оставить подобное тем, кому и положено эти заниматься? Недаром в каждом полку есть передвижная церковь и священник.

— А я, пожалуй, соглашусь, это не только их дело, — заговорил молчавший до этого Шереметев.

— Скажете, что и сражаться теперь вовсе не надо?

— Надо. И приказ царя выполнять надо, — Степан Сергеевич говорил и словно сам пытался найти ответ. — Получается, мы не могли не остановиться, но зло ли это? Я вот вижу, что наша армия, не ввязавшись в эту бойню, смогла остаться армией, а не палачом. Я сам не видел, но отец рассказывал про польское восстание. Наша армия под рукой Паскевича вымотала и разбила мятежников, пощадив сдавшихся заговорщиков, а местные части потом устроили бойню. Так вот наши после этого остались солдатами, а поляки… Отец говорил, что видел тех солдат и офицеров, и в них словно что-то надломилось.

Посттравматический стрессовый синдром — я тут же поставил свой диагноз. В этом времени еще никто не считает, что ужасы войны могут стать причиной настоящей болезни, но я-то из будущего и не сомневаюсь, что это правда. И тогда… Не потерял бы я на самом деле армию, доведя до конца эту бойню?.. Если честно, я все равно предпочел бы добить японцев, но с другой стороны… В чем-то Огинский и Шереметев правы: в этой ситуации были не только минусы, но и плюсы.

Солдаты, которые не стали палачами. Солдаты, которые гордились, что могут позволить себе быть милосердными. Солдаты, которые заново открывали для себя, что такое быть частью русской армии. И это тоже было очень важно!

Глава 9

На второй день перемирия мы подъехали к Порт-Артуру. Только если к позициям врага впереди остальных обычно шел я со 2-м Сибирским, то теперь это место бодро заняли первые лица Маньчжурии. На коне с гордо вскинутой головой сидел великий князь Сергей Александрович, за ним, чуть позади, держались Витте, Линевич, Алексеев и еще несколько десятков человек, с которыми мне лично так и не довелось познакомиться.

На каждом столько золотой вышивки, что хватило бы на броневик, на этом фоне потрепанные роты защитников Порт-Артура, которые встречали нас радостными криками, смотрелись бедными родственниками. К счастью, сами солдаты и матросы совершенно не обращали на это внимание и просто радовались тому, что их спасли, что осада снята…

— Корабли починят! Наконец-то сможем в море выйти! — кричал незнакомый мичман.

А у меня на губах играла невольная улыбка. Вот так вот и закаляется настоящая сталь…

— Что вы сказали? — спросил у меня Кондратенко, который отбился от общей толпы и присоединился ко мне.

— Да вот, пришла в голову идея для рассказа про защитников Порт-Артура, хочу попросить Джека написать. Не откажетесь поделиться с ним парой историй?

— С огромным удовольствием, — быстро закивал Кондратенко. — А может…

— Если вы сможете пригласить на этот разговор и несколько местных героев из нижних чинов, это будет еще лучше.

Встречающие нас солдаты услышали этот разговор, и слухи тут же полетели во